Еще два кусочка мозаики встали на место. Клептомансер похитил пятилетнюю Неверфелл, а потом по ка-кой-то давно забытой причине оставил ее в туннелях мастера Грандибля. И мадам Аппелин назначила большую награду за поимку вора, укравшего ребенка, который слишком много знает.

– Не было ни дня, чтобы я о тебе не вспоминала, – продолжала мадам Аппелин. – Невозможно, чтобы лицо ребенка выражало столько ярости, столько неповиновения. Я создала тысячи Лиц и всегда боялась, что сквозь них проглянет твое. Это было бы все равно что увидеть призрака.

Ты, наверное, винишь меня за то, что я лишила тебя воспоминаний. Но я очистила тебя. Освободила от теней прошлого. Это меня они преследовали последние семь лет. Ты не давала мне покоя.

Мадам Аппелин вдруг рванулась вперед, и Неверфелл едва успела отскочить в сторону, прикрыв лицо рукой. Шило больно оцарапало тыльную сторону ладони. Нападая и уклоняясь, Неверфелл и мадам Аппелин невольно поменялись местами, и теперь уже Неверфелл стояла спиной к двери.

– И вот однажды я снова увидела тебя, – прошипела мадам Аппелин. – Живую и невредимую, в моих туннелях! Я сразу тебя узнала. Максим заверил меня, что беспокоиться не о чем, но наемный убийца, которого он подослал, не справился с заданием. Ты не утонула! А когда Максим выкупил тебя у Следствия, он вдруг передумал и решил сохранить тебе жизнь. Но я всегда знала, что этого делать нельзя. Если бы только Зверолов стоил тех денег, которые я ему заплатила!

– Вы украли Лица моей матери, – прошептала Неверфелл. – Украли и продали. Вы расхаживали в них по городу и заставляли людей делать то, что вам нужно. Вы применили мамины Лица даже ко мне! И вам было мало того, что вы когда-то убили ее. Вам понадобилось и меня убить.

– Не смотри на меня! Только не с таким Лицом! – Мадам Аппелин била дрожь, перья в ее волосах тряслись, как усики-антенны. – За семь лет ты ничуть не изменилась. Нужно было сразу от тебя избавиться!

Мадам Аппелин опять занесла шило для удара, и Неверфелл пришлось отступить на галерею. Светильники-ловушки пробудились ото сна. Привлеченные резкими движениями, они жадно впитывали выдыхаемый воздух. Некоторые вслепую хлопали челюстями, блеклые зубы ловушек в полумраке напоминали меховую опушку.

Мадам Аппелин разила шилом снова и снова, словно огромный рассерженный скорпион. А Неверфелл оставалось лишь уклоняться и уворачиваться. Она все еще сжимала в руке острую каменную щепку, но добрая улыбка ее матери до сих пор была приклеена к лицу убийцы.

Ты не моя мать.

Ты не моя мать.

Ты не моя мать.

– Ты не моя мать! – закричала Неверфелл и взмахнула щепкой, не зная, что именно собирается сделать – ранить мадам Аппелин или парировать удар. – Сними ее Лицо!

Щепка прочертила косую линию в воздухе и лишь по касательной задела подбородок мадам Аппелин. На алебастровой коже выступила крохотная жемчужина крови. Мадам Аппелин взвыла от ужаса, схватилась рукой за подбородок и отпрыгнула назад.

Но прыгнула слишком далеко. За ее спиной распахнула пасть самая большая ловушка. Неверфелл успела увидеть лишь, как создательница Лиц, раскинув руки, падает в хищную утробу. В следующий миг челюсти сомкнулись.

На галерее воцарилась зловещая тишина. Несмотря ни на что, совесть не позволила Неверфелл просто развернуться и уйти. Она попыталась разжать зубы ловушки, но тщетно. Столько лет светильник кормился жалкими личинками и вот наконец поймал добычу себе под стать. Расставаться с ней он не собирался, о чем ясно говорила его ухмылка. Она была шире всех, что мадам Аппелин когда-либо доводилось ваять. Из пасти ловушки не доносилось ни звука.

Неверфелл медленно вернулась в комнату и, словно во сне, обвела взглядом наброски. Лица на них выражали боль, но также были полны силы, стойкости, нежности и любви.

«Так она смотрела на меня. Вся ее любовь… предназначалась мне».

Неверфелл сняла со стены один рисунок, аккуратно сложила его и спрятала в карман.

Когда Неверфелл вернулась на свой пост у входа в дом мадам Аппелин, чернорабочие уже показались на улице. Неверфелл с облегчением разглядела в передних рядах Эрствиля и не замедлила стиснуть его в объятиях. Эрствиль воспринял это с обычным угрюмым смирением.

– Сработало, – коротко отчитался он.

Неверфелл вспомнила, что эта часть плана вызвала больше всего споров. Все понимали, что невозможно тайком провести в Трущобы сотни чернорабочих, даже если двор погрузится в хаос. В итоге они пришли к решению вызывающе дерзкому, если не сказать безумному. Вместо того чтобы незаметно просачиваться в Верхний город, чернорабочие должны восстать и притвориться, что нападают на дворец. Потом они позволят атаке захлебнуться и отступят… к Трущобам, то есть как раз в том направлении, куда изначально и собирались.

– Они клюнули, – с затаенной гордостью сказал Эрствиль. – Половина придворных – та, что не пытается уничтожить друг друга, – спряталась во дворце. А когда мы отступили, они решили, что одержали победу. Никто не пытался нас остановить. Они даже забаррикадировали туннели, по которым мы ушли. Так что если кто-ни-будь соберется нас преследовать, ему сначала придется разобрать завалы.

– Кто-нибудь… – Неверфелл боялась этого вопроса, но не могла его не задать. – Кто-нибудь пострадал?

Лицо Эрствиля окаменело, потом он осторожно – но все-таки чувствительно – ткнул ее кулаком в плечо.

– Это война, Неверфелл. Мы знали, на что идем. Из четырех сотен мы потеряли меньше десяти. Так что веди нас к своему прекрасному небу, пусть их смерть будет ненапрасной.

«Четыреста чернорабочих с детьми доверили мне свою судьбу». Неверфелл не знала, пугаться ей свалившейся ответственности или грустить, что куда больше людей предпочли остаться внизу. Она собиралась вывести на поверхность пятую часть населения Нижнего города. Остальные согласились восстать, но не захотели покидать Каверну. Внешний мир страшил их своей неизведанностью. Наверное, не все готовы отказаться от пусть тяжелой, но хотя бы привычной жизни.

Ход, начинавшийся за маленькой дверью в потайной комнате, попетляв, завел их в тупик с люком в потолке. Когда Неверфелл подняла крышку и огляделась, то обнаружила, что туннель заканчивается под столом в Утренней гостиной.

– Зуэль! – Она поспешила обнять подругу. – Ты здесь! У тебя получилось!

– Неверфелл! – Зуэль обняла ее в ответ. – Я уж думала, что тебя схватили! Мои родственники пока не смогли пройти по коридору мимо лабораторий, но это лишь вопрос времени. Я только надеюсь, что Вина так просто не утихомирятся.

Чернорабочие всех возрастов выбирались из люка под столом и с любопытством осматривали гостиную. Впрочем, белая скатерть, начищенные серебряные приборы и хрустальная посуда их мало заинтересовали. Нет, все взгляды были прикованы к потолку.

Зуэль открутила стеклянную полусферу и оставила ее на столе. На месте полусферы зияло круглое отверстие примерно в метр шириной. Из него лилось сероватое сияние. Неверфелл забралась на стол и, запрокинув голову, посмотрела в дыру. Шахта убегала вверх; слабые блики на стенах подсказывали, что изнутри она выложена зеркалами. И где-то высоко-высоко, в самом ее конце, виднелся крохотный пятачок света.