Пока они беседовали, на улице почти стемнело, но граф не велел подать свечей, и сейчас они находились в потемках, освещенные слабым светом разноцветных стекол потолочного перекрытия. На Кураева падала полоса красного цвета, и он с интересом разглядывал собственные руки, казавшиеся обагренными кровью или вымазанными соком спелой вишни. На Бестужева—Рюмина, наоборот, струился тусклый свет зеленоватого оттенка, и он был похож на гигантскую жабу или лягушку. Ощущение нереальности происходящего вдруг овладело Кураевым, и он чуть было не ущипнул себя, чтоб убедиться, не спит ли он, не в бреду ли, но голос канцлера прервал его размышления.

— Еще бы мне хотелось знать, что за человека вы привозили в Москве в дом Гендрикова?

"Господи, — чуть не вскрикнул от удивления Кураев, — уже и об этом ему известно! Ну, силен старик, работает служба…"

— Купец тобольский, — сдержавшись, чтоб не спросить, от кого граф узнал о московском эпизоде, ответил почти равнодушно поручик, — Иван Зубарев прозывается.

— По торговому делу в Москве?

— Да нет, — замялся Кураев, соображая, стоит ли пересказывать все приключения тоболяка, — руды золотые отыскать желает, вот и приезжал в Москву за разрешением, в московский Сенат обращался за тем.

— Разрешение получил? Иван Симонович помог? То ладно… Связь с ним, с купцом сибирским, не теряйте, может придется и ему послужить нашему делу. Значит, из Тобольска человек… — задумался о чем–то своем граф, а потом вдруг быстро протянул руку, взял со стола колокольчик и позвонил. — Проводи гостя через сад, — сказал он вошедшему лакею. — Рад всецело нашему разговору, — чуть наклонил голову в сторону поручика.

— Весьма рад, что удостоился чести… — начал подбирать нужные для подобных случаев слова Кураев, но граф уже отвернулся от него и отошел в темный угол, став почти невидимым, негромко проговорив оттуда:

— Прощайте.

Гавриле Андреевичу не оставалось ничего другого, как попрощаться и пройти к лестнице вслед за лакеем.

Выполнить задание графа оказалось не столь сложно, как могло показаться на первый взгляд. Гаврила Андреевич решил навестить своего старого знакомого Ивана Григорьевича Чернышева, для чего и отправился к нему в дом. Тот встретил его весьма любезно, почти радостно, расспрашивал обо всех, кто учился вместе с ними в кадетским корпусе, сожалел, что редко встречаются, а потом вдруг, словно вспомнил что–то, предложил:

— А не согласишься ли ты вместе со мной в одну интересную компанию наведаться?

— Отчего не соглашусь, можно, — кивнул головой Кураев, — особливо, если дамы будут, то с превеликим удовольствием.

— Дам не будет, — почему–то шепотом ответил Чернышев, — самые достойные люди там соберутся.

— Грех отказываться от такого предложения. Польщен, что считаешь нужным представить меня им.

— Только о моем предложении молчок, — поднес палец к губам Чернышев. Чтоб ни одна живая душа не знала.

— А неживой знать можно? — попробовал пошутить Кураев, но поддержки в том не встретил.

— Я тебя на серьезное дело зову, а ты, — укоризненно покачал головой Чернышев. Потом чуть помялся, оценивающе посмотрел на Кураева и, наконец, решившись, стал объяснять:

— Слыхивал ли ты когда о масонах?

— Слышать приходилось, но что это за овощ и с чем его едят, то мне совершенно неизвестно.

— Ты не вздумай при ком такие слова говорить, — поморщился Чернышев и осторожно приоткрыл дверь кабинета, где они беседовали, выглянул в коридор и также осторожно притворил ее, подошел к Кураеву. — Не вздумай при тех людях, коим представить тебя собираюсь, остолопа этакого, сказать про овощ или иную глупость сморозить.

— Но, но… — взвился Кураев и схватил Чернышева за отворот кафтана, я хоть не столь знатной фамилии человек, но за себя постоять могу…

— Хорошо, хорошо, извини за неосторожное слово, не буду больше, поспешил успокоить его Чернышев, — но не советую норов свой тут показывать. Я тебе по–дружески, как брату родному, советую быть осторожным и десять, нет, сорок раз подумать, прежде чем произнести какое–то слово, особенно, если оно касается братства вольных каменщиков.

— Каких каменщиков? — наморщил лоб Кураев.

— Братство вольных каменщиков, — повторил Иван Григорьевич, — так именуют себя члены масонских лож.

— Прямо как в театре, — усмехнулся Кураев, — вы там представления, что ли, даете?

— Послушай, не перебивай меня, если можешь, — окончательно рассердился Чернышев, — думаю, ты пришел не для того, чтоб оскорблять меня безнаказанно. Сперва выслушай до конца, что я хочу тебе уже битый час втолковать, а потом уже паясничай. Договорились?

— Договорились, договорились, — примирительно поднял вверх обе руки Кураев, видя, что хозяина дразнить дальше становится просто опасно.

— Вот на такое собрание, членов петербургской масонской ложи, я и собрался сопроводить тебя, поскольку знаю тебя как человека честного и порядочного, который вполне может послужить нашему общему делу.

— Благодарю, весьма признателен, — не преминул вставить поручик, — но о каком деле ты говоришь? Все мое дело состоит в том, чтоб служить верой и правдой нашей императрице. Не пересекутся ли наши пути?

— Можешь не сомневаться, не пересекутся. Скорее, наоборот, человек, который честно служит, более других достоин стать членом братства. Если выразиться вкратце, то цель нашего общества — сделать людей свободными, независимыми и счастливыми.

— Ого, — сколько ни старался Гаврила Андреевич быть сдержанным и внимательно слушать, но его характер и привычка воспринимать все ясно и четко не позволяли сидеть молча, — вы прямо–таки роль Спасителя решили на себя принять! Ему не удалось сделать людей счастливыми, коль сами люди не хотят того, а что говорить о жалкой горстке заговорщиков? Или, может, кто–то из вас умеет обращать воду в вино или способен накормить несколько тысяч человек одним хлебом? — он ожидал, что Чернышев вспылит, начнет говорить в ответ дерзости или совсем выставит вон, и уже стал сожалеть, что не удастся выполнить задание графа Бестужева—Рюмина. Ему уже и самому захотелось побывать на собрании людей, ставящих перед собой столь необычные цели. Однако Чернышев, наоборот, остался сдержанным и корректным, прошелся по комнате, снял с полки толстенную книгу в почерневшем от времени кожаном переплете, открыл ее и поднес к лицу Кураева.

— Видишь, — спросил он, — эти знаки?

— Конечно, — согласился тот, — не слепой, — разглядывая какие–то геометрические фигуры, треугольники, причудливые цветы, сплетенных меж собой змей, астральные знаки луны, солнца и иные таинственные знаки, предназначение которых было ему не совсем понятно.

— Этой книги более двухсот лет, она издана в Германии и подробно описывает символы масонов, их значение. Как видишь, люди всегда стремились стать не только свободными, но и счастливыми…