– Думаю, я сумею предложить вам кое-что получше, – сказал Мэт, но все остальное, что он собирался сказать, замерло на языке. До него вдруг дошло, что игральные кости все так же катаются в голове. Он забыл о них, когда голам пытался его убить, но они все еще подпрыгивали, все еще не останавливались. Если они предупреждали о чем-то похуже голама, то Мэту совсем не хотелось этого знать. Только он все равно узнает. Нет никаких сомнений. Он узнает – когда будет уже слишком поздно.

Мэт и Ноэл торопливо вышли из переулка, и порывы холодного ветра, задувавшего на площади Мол Хара, принялись дергать и задирать плащ Мэта, грозя превратить облепившую его одежду грязь в ледяную корку. Солнце наполовину скрылось за гребнями крыш, протянулись длинные тени. Одной рукой опираясь на посох, а другой стискивая оборванный шнур лисьей головы, засунутой в карман куртки, откуда при необходимости он мог сразу ее выхватить, Мэт отдал плащ на милость ветру. У него болело все, от головы до пят, грохотавшие внутри черепа игральные кости о чем-то предупреждали, но он не думал о ноющем теле и никак не успокаивающихся костях. Мэт был слишком занят – он старался глядеть разом во все стороны и гадал, через какой величины дырку способна просочиться та тварь. Мэт поймал себя на том, что с тревогой рассматривает трещины между плитами мостовой на площади. Хотя и представлялось маловероятным, что голам нападет на него на открытом месте.

С окружающих улиц доносился глухой шум, но на площади обнаружилась только худющая собака. Она бежала мимо фонтана со статуей давно умершей королевы Нариене. Некоторые утверждали, что поднятой рукой она указывает на океан, дары которого обогатили Эбу Дар, а другие – что ее рука предупреждает об опасностях. Были и такие, кто говорил, будто ее преемница хотела обратить внимание на одну обнаженную грудь статуи, давая таким образом понять, будто Нариене была не слишком-то добродетельна.

В другие дни, даже зимой, в такой час на Мол Хара прогуливались бы влюбленные парочки, пытали бы счастья уличные торговцы и надеющиеся на милостыню нищие, но с приходом Шончан попрошаек, не ожидавших такого оборота, похватали и приставили к работе, а остальные даже днем держались подальше от площади. И причиной тому Таразинский дворец – громада белых куполов, мраморных шпилей и балконов из ажурного кованого железа, резиденция Тайлин Квинтары Митсобар, милостью Света королевы Алтары – или той части Алтары, что лежит от Эбу Дар на расстоянии нескольких дней конного пути, – Госпожи Четырех Ветров, Защитницы Моря Штормов. И, пожалуй, что куда важнее, резиденция Верховной Леди Сюрот Сабелле Мелдарат, командующей Предвестниками Императрицы Шончан, да живет она вечно. Звание намного более высокое в сегодняшнем Эбу Дар. У каждого входа во дворец стояли на посту стражники Тайлин – в зеленых сапогах, мешковатых белых штанах и золоченых кирасах поверх зеленых же мундиров, а также несли караул мужчины и женщины в шлемах, похожих на головы насекомых, в полосатых доспехах, в желто-голубых, бело-зеленых и в прочих возможных сочетаниях цветов. Королева Алтары должна отдыхать в тишине и в безопасности, и покой ее требуется оберегать. Или, вернее, так сказала Сюрот, а если Сюрот говорит, что Тайлин чего-то хочет, то Тайлин вскоре действительно того хотела.

Недолго думая, Мэт повел Ноэла к воротам, что вели на конюшенный двор. Провести внутрь чужака там было больше шансов, чем по парадной мраморной лестнице, выходившей на площадь. Не говоря уж о том, что там больше возможности счистить с себя грязь перед тем, как предстать пред очи Тайлин. Когда в последний раз Мэт заявился к ней всклокоченный и изгвазданный, сразу после шумной ссоры в таверне, она выказала свое неудовольствие поистине по-королевски громко.

По одну сторону открытых ворот стояли несколько эбударских стражников с алебардами, а по другую – такое же число Шончан, с украшенными кисточками копьями. Все застыли недвижимо, точно статуя Нариене.

– Да будет на вас всех благословение Света, – вежливо пробормотал Мэт эбударским стражникам. С эбударцами всегда лучше быть вежливым, пока ты уверен в их добром настроении. Да и в иных случаях вежливость тоже будет нелишней. И все равно, они были более... уступчивы, чем Шончан.

– И на вас, милорд, – отозвался командир стражников. Коренастый офицер неторопливо вышел вперед, и Мэт узнал его. Сурливан Сарат, славный малый, всегда готов подшутить и хорошо разбирается в лошадях. Качая головой, Сурливан задумчиво постучал по своему остроконечному шлему тонким позолоченным жезлом, указывавшим на его звание. – Побывали еще в одной переделке, милорд? Когда она вас таким увидит, взовьется выше фонтана.

Расправив плечи и стараясь не слишком опираться на посох, Мэт ощетинился. Готов подшутить? Тоже мне, острослов! Если подумать, у этого загорелого мужчины язык что рашпиль. И в лошадях он не такой уж и дока.

– Если мой друг будет спать здесь с моими людьми, вопросов не возникнет? – резко спросил Мэт. – Не должно бы. А для одного человека у моих ребят место найдется. – И не только для одного, по правде говоря. Из тех, кто последовал за Мэтом в Эбу Дар, уже погибло восемь человек.

– У меня вопросов не будет, милорд, – сказал Сурливан, хотя и оглядел костлявого мужчину, стоявшего рядом с Мэтом, и задумчиво пожевал губами. Впрочем, куртка Ноэла выглядела пристойно, как будто хорошего качества, во всяком случае, в вечернем свете, и кружева у него были, и почти белые, не чета Мэтовым. Возможно, его внешний вид и разрешил сомнения офицера. – И поскольку ей незачем знать все, у нее вопросов тоже не будет.

Мэт нахмурился, но прежде чем его необдуманные слова ввергли их с Ноэлом в пучину неприятностей, к воротам галопом подскакало трое Шончан, и Сурливан повернулся к ним.

– Вы и ваша леди жена живете в королевском дворце? – поинтересовался Ноэл, двинувшись было в сторону ворот.

Мэт оттащил его назад.

– Погоди, пусть те пройдут, – сказал он, кивнув на Шончан. Его леди жена? Проклятые женщины! Проклятые кости в проклятой голове!

– У меня депеши для Верховной Леди Сюрот, – объявила верховая шончанка, хлопая ладонью по кожаной сумке, висевшей на прикрытом латной пластиной плече. На ее шлеме было одно тонкое перо, говорившее, что она – младший офицер, однако конь ее, высокий мышастый мерин, производил впечатление быстрого и выносливого. Две других лошади были довольно крепкими, но больше о них сказать было нечего.

– Входите с благословением Света, – с легким поклоном промолвил Сурливан.

Шончанка, сидевшая в седле, ответила ему таким же поклоном, повторив его, как зеркало.

– Да будет и на вас благословение Света, – протяжно произнесла она, и под цокот копыт гонцы въехали на конюшенный двор.

– Очень странно, – задумчиво пробормотал Сурливан, глядя вслед троице. – Они всегда спрашивают разрешения у нас, а не у них, – он качнул жезлом в сторону шончанской стражи по другую сторону ворот. Те не шелохнулись, замершие, точно истуканы, и даже, как заметил Мэт, не взглянули на новоприбывших.