Алексей Сухаров

Дверной косяк

Дверной косяк

Дверной косяк.

Я сделал его уникальным воспитателем самодисциплины.

За каждый свой косяк я бился головой в дверной косяк.

За каждые грабли, на которые я вновь и вновь наступал, я, помимо удара по лбу собственно граблями, вознаграждал себя ударами в дверной косяк.

За каждую ошибку, недоработку или просчет я расплачивался ударами в дверной косяк.

Это как родительская порка ремнем, только лучше.

Неподготовленное практическое — косяк.

Загулялся допоздна — косяк.

Засиделся за компом — косяк.

Позволил себе лишнюю сигарету или стакан пива — косяк.

Со временем мои требования к себе стали еще жестче.

Не проснулся в семь — косяк.

А в выходные — в девять. Пять минут десятого — косяк.

Не прочитал за неделю книгу — косяк. А после — дочитывать.

Не дописал статью или не подготовил отчет — косяк.

Все вещи, которые я мог сделать сегодня, но откладывал на завтра, материализовывались ударами головой в косяк.

Методом дверного косяка я построил себе режим дня. Идеальный тайм-менеджер.

А на вещи, из которых как бы чего-нибудь могло бы выйти, мой организм отвечал покраснением на лбу как реакцией на последующий удар в дверной косяк.

Это значит, что я еще и на всякие глупости не отвлекался. Сугубо по делу. Иначе — косяк.

В один момент я понял, что живу скучно. Я посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел задушенный самоограничениями малец с треугольной выемкой в центре лба. Я посмотрел на дверной косяк. Он был покрыт застывшими пятнами крови.

Я понял, что нужно что-то менять.

Но я не мог.

Я пытался загулять по клубам и питейным заведениям. Не вышло. Я, против своей воли, после ночной попойки просыпался в семь. В выходные — в девять. Кроме того, лишние сигареты или стаканы пива вызывали у меня рвоту. И аллергию. На лбу.

Я пытался ухаживать за девчонками, но они избегали меня из-за моей страшной треугольной выемки посередине головы. Мелочь, но неприятно.

Я не мог даже забить на всё и просто валяться на диване. Некая неведомая сила постоянно поднимала меня с него и заставляла мыть посуду, стирать одежду, писать статьи и готовить отчеты даже тогда, когда меня об этом никто не просил.

Я перепробовал все способы досуга и отдыха, включая путешествия. Безуспешно. Я понял, что от себя, с дверным косяком в голове, никуда не сбежать.

Косяк никуда от меня не делся, несмотря на все мои старания. Я стал его заложником. Теперь это он искал и преследовал меня. Когда я на секунду о чем-нибудь задумывался, расхаживая при этом по квартире, я обязательно ударялся об него головой. Случайно ли?

Я долго не оставлял попытки порвать эту странную связь с дверным косяком, избавиться от этой порчи, этого проклятия. Убить, заморить его, этого воспитателя самодисциплины и идеального тайм-менеджера. Я сходил с ума. В исступлении я бился головой в косяк снова и снова с такой силой, что, казалось, мой череп сейчас треснет и разлетится на части. Треугольная ямка во лбу становилась всё глубже, теперь она идеально входила в дверной косяк. Они прекрасно дополняли друг друга. Как болт и гайка. Как два кусочка мозаики.

Мне приходилось биться всё сильнее и сильнее, чтобы почувствовать боль. Дверной косяк с каждым днем проникал дальше в мою голову, и я боялся, что однажды он достигнет мозга.

Я лунатил. Я просыпался в холодном поту перед дверным косяком; по моей переносице стекала свежая кровь. Я бесился, закидывался снотворным и падал без сил на кровать. Но сколько бы таблеток успокоительного я не глотал, я всегда просыпался в семь утра. В выходные — в девять.

Однажды утром, после очередного приступа лунатизма, я понял, что так не пойдет. Бунт — не выход. Как и смирение. Необходим компромиссный вариант.

И я его нашел.

Я устроился мелким работником в одну неплохую компанию. Благодаря моей усидчивости и исполнительности, выработанной в процессе общения с дверным косяком, меня быстро заметили. Карьерный рост. Близкое знакомство с директором фирмы, ее спонсорами и заказчиками. Пять лет — и я становлюсь первым заместителем директора.

Теперь я — важная персона. Под моим контролем находятся сотни людей. Дверной косяк никуда так и не делся из моей жизни. Я просто нашел ему другое применение.

Я бью в него лбами других.

За каждую ошибку, недоработку или просчет.

(2015)

Секс измъ

— Маменька! — Лизавета встала посреди гостиной и, с обидой и вызовом, выразительно топнула ножкой. — Не могу я так больше, ******* хочу!

Маменька, то бишь, конечно, Марфа Петровна, представительница старого, вполне богатого и уважаемого дворянского рода, как бы помягче сказать, опешила. Что за тон! Что за выражения! Марфа Петровна, спустя мгновение придя в себя, уж было бросилась закрыть дочери рот, небось кто услышит, но Лизавета тут же отпрянула и выставила вперед пальчик, будто шпагой защищаясь на дуэли:

— Ежели ******* вы мне не позволите, маменька, то я ничего, никогда больше делать не буду, а то и в речку с горя брошуся, вот как! — Лизавета, раскрасневшись, схватила полы юбки и мигом выскочила из гостиной.

Стыд-то какой!

—

Ерофей Михалыч, отложив в сторону заляпанное перо и бумаги, почесал густую бороду, глубоко вздохнул, глянул куда-то в стену и тихо спросил:

— Так и сказала?

— Точно так и сказала, душа моя Ерофей Михалыч, так и сказала. Дескать, — здесь Марфе Петровне пришлось приглушить голос, — ******* хочет, аж мочи нет, токмо об том и думает. *******, говорит, подавай ей, а то ведь и убиться готова!

— И ведь не впервой такое от Лизаветы слышно-то. Я же наказывал занять ее чем-нибудь, ну что ж, не получилось?

— Ни в какую, душа моя Ерофей Михалыч. Гувернантки криком от нее кричат, даже Лидия Ивановна, храни ее Господь. Рисовать не желает, а то и красками прислугу с дуру пачкает, французским заниматься не просится и даже за пианино — любимое ее пианино! — совсем не усадишь! *******, токмо ******* в головушке светлой ее!

Ерофей Михалыч крепко задумался, а Марфа Петровна терпеливо сидела напротив, ничем не смея нарушить опустившуюся на кабинет тишину. Наконец, Ерофей Михалыч признался, что созрело у него на уме:

— Может, — начал он медленно, — придется бы и навстречу Лизоньке нашей пойти. Оно, конечно, неправильно