Без осечки быстро отстрелял весь магазин, как в тире, на кураже, уложив почти всех за сдвинутым столом. Отстрелялся механически, как в тире. Одного за другим, одного за другим. Одни удивлённо поворачивали головы, подставляя её под выстрелы, другие испуганно вскакивали, представляя собой прекрасную мишень, третьи вообще ничего не успевали сделать, даже дёрнуться… Хлоп, хлоп… Раз за разом щёлкала автоматическая винтовка, пока не кончились патроны… Петерс хорошо всех видел там, за столом, так же хорошо знал цену своим выстрелам. Ни у кого из них не было ни малейшего шанса выжить. Охранники тоже вскочили, втянув головы в плечи засуетились, суматошно направляя в разные стороны пистолеты. На них Петерс уже не смотрел, ему следовало бежать.

Оставив винтовку на рубеже огня и стул, пригибаясь, Петерс развернулся… Лёжа всё так же на полу, адвокат с удивлённым лицом умирал, продолжая ещё не верить в свою смерть, глухо хрипел, заливая пол кровью, дёргал ногами, пытаясь сесть… Петерс помог ему, резко при этом развернул голову адвоката вокруг оси, за спину, хрустнули шейные позвонки, тело адвоката перестало дёргаться. Выхватив из наплечной кобуры адвоката спрятанный там пистолет, Петерс передёрнул затвор, и бросился к двери… Что? Нет! Нет! Дверь не открылась, была закрыта на внутренний замок… За-пер-та!!

Петерс заметался по квартире… Выхода не было. Ужас усугубляло понимание потери «золотого» времени, когда можно было, пользуясь неразберихой и паникой на объекте, спокойно уйти. Офисный центр сейчас напоминал всполошенный муравейник. По террасам суетились люди, подъезд напоминал жуткое скопление дёргающихся и сигналящих машин и людей разбегающихся в разные стороны. К подъезду безуспешно пробивались одна за другой несколько машин скорой помощи и две милицейские. Их сигналы и рёв патрульных машин никто не слушал и не пропускал, создалась пробка… И у Петерса тоже пробка создалась, в квартире. Он был заперт.

Замок можно было выбить только взрывом, так надёжно он выглядел, как и сама дверь. Уходили секунды, таяла надежда скрыться. Петерс вдруг вспомнил, что её, дверь, когда входили, адвокат открывал ключом. Своим ключом. Ключ, значит, у него, у адвоката. Перес бросился в спальную комнату. Подбежал, перевернул тело умирающего адвоката на спину, тот, глухо стукнув затылком об пол, смотрел на Петерса немигающим взглядом. Один за другим Петерс быстро обшарил и вывернул все его карманы, ключа не было. Казалось в глазах адвоката мелькнула усмешка. В предсмертных конвульсиях рука сжалась в кулак. Петерс в ужасе, обречённо перевёл взгляд на сжатый кулак адвоката, увидел серую верёвку на запястье. «От ключа!», мелькнула догадка. Скорее. Торопливо принялся разжимать холодеющие пальцы. Пальцы не поддавались. Глаза адвоката закрылись, усмешка на лице осталась. Это разозлило Петерса. Взбешённый, он вскочил, несколько раз, ногой, каблуком ботинка, безуспешно ударил по запястью мёртвого адвоката… «Сволочь! Сволочь! На тебе, на…» Предплечье дёргалось, кулак не разжимался. Петерс бросился на кухню, нашёл там первый попавшийся столовый нож, бегом вернулся в комнату, прислушиваясь к внешним звукам, принялся лезвием ножа раздвигать скрюченные пальцы. Кулак постепенно наливался тёмной кровью. Раз за разом Петерс продвигался к цели. Наконец, увидел бороздку ключа. Есть! Он есть! Ключ! Спасительный ключ! Петерс обрадовался, и уже невероятной для себя силой, скорее звериной, вырвал ключ из пальцев убитого, порвав и верёвку.

По лестнице гремели шаги… Петерс их не слышал, потому что в голове у него колоколами гудело, кровь билась в висках, ноги подкашивались, он задыхался… Наконец попал ключом в замочную скважину, ключ легко повернулся, Петерс толкнул дверь, выскочил за порог…

Люди в тёмных очках, человек шесть, восемь, молодые, с оружием наизготовку, неожиданно увидели перед собой в раскрытых дверях, которые только что предполагали брать штурмом, измазанного в крови, с ножом в руках старика, с ошалевшими глазами застывшего на пороге той самой квартиры, из которой, как им указали, только что стрелял снайпер. Не размышляя, больше в испуге, люди одновременно принялись нажимать курки своих пистолетов. Грохот выстрелов, гулко отдаваясь в пустых лестничных пролётах подъезда, стоял неимоверный. Дёргаясь, фигура старика в дверном проёме в секунду превратилась в изрешечённую мишень в полный рост. Куски одежды, вбитые в податливое тело, где только наполнялись, где и фонтанировали уже брызжущей кровью. Тело старика, как и изуродованное пулями лицо и голова, разбрызгивая кровь и фрагменты мозга, дёргаясь от пулевых ударов, не дождавшись окончания стрельбы, рухнуло как подкошенное, на спину… Когда над ним наклонились… его губы, на последнем выдохе, прошептали: «Прив… от Пастух…ххаа-аа-а».

«Ах ты, падла!»

В этот же день, всего лишь через несколько часов, люди застреленного снайпером главаря той самой ОПГ города по кличке Пугач, «разобрались» с конкурирующей преступной группой Пастуховцев. Главари лидирующей в городе банды Пастуха были найдены кто где, естественно врасплох, застрелены, не просто застрелены, а зверски растерзаны вместе кто с домочадцами, кто на какой «хате», кто в спортзале, кто в притоне, кто на «работе», без разницы где. Остальным, кто помельче, пугачовцами была назначена стрелка на шесть часов утра, возле озера, в двадцати километрах от города, на тренировочном полигоне центральной автошколы…

Ровно в шесть утра, солнце ещё было в тумане, оставшиеся без главарей, и управляющих и координирующих, бойцы двух ОПГ, так называемая пехота, вооружённые до зубов автоматическим ручным оружием, у некоторых были заметны и ПЗРКа, появились на указанном автодроме. Встали фронтом, стенка на стенку… Говорить было нечего. Да и не умели, не главари. После двух-трёх фраз типа: «Ну что суки, все собрались?» «Сами вы, бля, ссученные!» «Ну, щас вы у нас…» «А вы…», пустили в ход боевые средства.

Война длилась недолго, пару— тройку минут, не больше, как вдруг, со всех сторон, совсем неожиданно для воюющих сторон, сквозь грохот стрельбы, стоны и крики мат-перемат, расслышались милицейские сирены… Гулкие и жуткие. Воюющие стороны, «пехота», какая была ещё на ногах, пусть и подбитая и раненная, на секунду замерла, приседая и оглядываясь — кто подставил и куда бежать? — на автодром, со стороны разгорающегося солнца въехали и встали милицейские БТРы; и тут же, со стороны леса, по ним, бандитам, сидящие в засаде подразделения ОМОН и СОБР открыли шквальный пулемётный и автоматный огонь, убойный, — в минуту добили оставшихся…

И всё смолкло.

Над автодромом витал запах пороха…

Сквозь утреннюю дымку пробилось солнце.

«Отбой, бойцы, — послышалась в мегафон громкая, с эхом, начальственная команда. — Работу закончили. Все молодцы. Среди личного состава потерь нет? Ну и хорошо. Пройдите там, посмотрите. Осторожно только. Оружие собрать, погрузить в машину, сейчас самосвал подойдёт. Помните, пленных не берём. Раненых добить. Полная зачистка».

К семи ноль ноль, к автодрому подъехал колёсный экскаватор, самосвал и автобус с бойцами-санитарами (похоронная команда). Через час, к восьми ноль ноль, тела двух бывших преступных группировок бойцами-санитрами были сложены в небольшой но глубокий ров, и засыпаны тем же экскаватором. Санитары подмели, собрали в кучки стреляные гильзы, ссыпали в серый холщёвый мешок, замели следы крови… Оружие, собранное с поля «разборки» забросали в самосвал. После чего, в тот же мегафон последовала раскатистая начальственная команда: «По-о машина-ам!». С разных сторон, к автобусам потянулись ручейки людей в форме, в глухих касках, с оружием, загрузились. Не задерживаясь, отъехали.