— Да? — тревожно спросил инженер и услыхал счастливый смех Вероники, она прилетела из Симферополя и только что добралась из аэропорта домой.

— Приезжай, — не задумываясь позвал он.

— Я с дороги. Да и поздно, муж не отпустит.

— А который час?

— Одиннадцать, — Вероника смеялась, как русалка. — Ты что, совсем задвинулся?

— Похоже на то, — признался инженер.

— Ложись спать. Завтра увидимся.

— А может…

— Утро вечера мудренее.

* * *

Шестого сентября Лешакова разбудил телефонный звонок. В последние дни спрос на него повысился.

— Старик, ты что квелый такой, — донесся глухо, издалека Валечкин голос, — я тебя разбудил? Разбудил, говори?.. Плохо слышно. Ну, ты и задаешь храповицкого, обед скоро.

— Ты откуда? — спросил Лешаков спросонья. — У вас в Перми другой временной пояс.

— В какой Перми, парень? Мы дома. Да, я и Лиля. Дома уже. И сегодня опять уезжаем. Вечером, да. На пароходе до Астрахани, понимаешь. Свадебное путешествие. Круиз.

— Поздравляю! — окончательно проснулся Лешаков и заорал. — Поздравляю вас!

— Подожди поздравлять, рано. Свадьбы-то пока не было. Вернемся, тогда…

— Свадебное путешествие перед свадьбой?

— Конечно, — веселился утренний Валечка. — Сам знаешь, как с ней, с Лилей… Может, свадьба и не состоится, зато свадебное путешествие точно. Будет, что вспомнить.

— А-а, — понял, наконец, Лешаков. — Дошло.

— Вечером заглянем.

— Давайте.

Лешаков повесил трубку и отправился досматривать сон. Но к полудню он проснулся окончательно. Встал. Вяло проделал гимнастику, принял душ. И оделся по-воскресному, повязал галстук.

Вероника, сияя глазами, появилась во второй половине дня, загорелая, свежая — наливное яблочко. Но когда в дверях, как в портретной раме, предстал перед ней Лешаков, зеленый, замученный, с кругами подглазин, с торчавшими по-птичьи перьями волос, настроение у нее надломилось.

— Что случилось? — с места спросила она. Лешаков улыбнулся голубыми губами. Слегка кружилась голова. Он радовался ее приезду, но выразить радость не хватало сил.

— Жуткая расслабуха, — признался он, — сам не знаю откуда.

— На что ты отпуск истратил!

— А… Долгая история. Потом.

— Нет, рассказывай.

— Я не завтракал, — взмолился Лешаков.

Он считал своим долгом посвятить Веронику в секретный замысел — тесно она связана с ним, последствия могли и на ее судьбе отозваться. Он хотел объясниться, но позднее, вечером, перед расставанием. А теперь не был готов. Момент неподходящий. Требовалась атмосфера, взаимопонимание, контакт. Оба они явились из разных миров.

— Не сейчас, — сказал он, обретая привычную твердость.

И Вероника, услыхав упрямую интонацию, уступила. Но тотчас потребовала компенсацию.

— Ладно, — согласилась она. — Сначала пойдем в ресторан. Надо тебя подкормить.

Лешакова в ресторан не тянуло. Он из дому выйти не мог. Который уже день наружу не вылезал, сидел тихо, как улитка. Не высовывался. При мысли, что надо появиться на людях, ему стало не по себе. И Вероника в другой раз непременно заметила бы. Но упрямая и красивая, избалованная курортом, она гнула свое, требовала тотчас же собираться и не слушала отговорок.

— Шашлык и рюмка коньяка, вот что подымает дух, — заявила она. — Одевайся, на улице ветер.

Лешаков накинул плащ и повел даму кормиться. Они посидели в «Кавказском». От грузинского коньяка инженер отказался. Проворный официант бросил на Лешакова пристальный взгляд и больше не обращал внимания. Но уверенную, яркую Веронику он принял всерьез. Засуетился, забегал с улыбочкой, быстро принес из буфета закуску: лобио и сациви. Открыл бутылку вина.

Шашлык, естественно, подали подгорелый. Лешаков без удовольствия жевал жесткое мясо. К гарниру не притронулся. Пил мало. Он вежливо ухаживал за Вероникой, подливал ей густое темное «Телиани» и, слушая щебетание, не вникал в смысл.

Он смотрел сквозь стекло, как по Невскому в сентябрьском свете катили машины; подняв воротники, гуляли прохожие, укрывались от ветра в плотно запахнутые пальто. Воскресное оживление улицы казалось праздным.

Завтра здесь будет иначе. Уже завтра. Недалеко от места, где он спокойно посиживает: полторы тысячи шагов. Три серых снаряда вылетят из галереи «Гостиного», взмоют над проезжей частью, раскроются с грохотом и блеском, засыплют тротуары мириадами листков.

«ЧЕЛОВЕК! НЕ ВЕРЬТЕ…»

Точку для запуска он правильно выбрал. В зону действия попадали сразу три перекрестка: Малосадовая — бойкое место у Елисеевского, Садовая и запруженный толпой пяточок у Думы. Да и на Невском народу что людей — не протолкнешься. Полторы тысячи шагов, а то и меньше, подумал он, — не надо было закрывать глаза, чтобы представить в деталях…

— Как тебе нравится? — услыхал Лешаков голос над собой и ответил чистосердечно:

— А что? Нравится.

— А по-моему, они психи, — строго, но не без восхищения сказала Вероника.

— Кто? Почему?

— О, Боже. Битый час толкую.

И она повторила имена писателей и нескольких правозащитников. Не читая газет, Лешаков знал о них понаслышке. Инженер удивился совпадению. Он усмехнулся и подумал, что скоро его имя станет известно. Совсем скоро.

Вместе неторопливо они допили вино. День за окном померк. Разгорались фонари.

Вероника горячими пальцами обхватила запястье инженера.

— Пойдем?

— А кофе? — напомнил Лешаков.

С официантом он расплатился неожиданно щедро и почувствовал себя бодрей — исчезла противная вялость в ногах.

В сумрачных улицах холодом дуло с реки. В обнимку они бежали к бульвару. Прячась от ветра, свернули в переулок. И у ворот столкнулись с Лилей и Валечкой. Лешаков забыл про гостей.

Вероника оглядела актрису с любопытством, но не ревниво. Валечка — новенький, трезвый, выбритый и причесанный, в строгом костюме — светился улыбкой навстречу друзьям. В руках он держал коробку, перевязанную голубой лентой, — торт из «Севера».

Чаепитие затянулось. Уютно сидели за столом, накрытом старой скатертью, пили третьего сорта краснодарский чай, заваренный правильно и не скупо, и оттого вкусный. За окном громыхал кровельными листами сентябрьский шторм. А в комнате было светло под старомодным торшером. Говорилось легко. Давно они не виделись и накопили много чего рассказать.

Вероника опять пересыпала имена новых знакомых по Коктебелю, со смехом вспоминала архиумные московские разговоры. Лиля слушала внимательно и серьезно, а потом вдруг сказала, что в Перми в магазинах хоть шаром покати, маргарина даже нет, — артистов кормили в закрытой столовой.