Наряду с милицией Дудаев основал свою новую национальную гвардию. В марте 1992 года он ликвидировал российскую налоговую инспекцию и создал свою собственную. Он отменил систему коммерческого суда и реорганизовал Министерство юстиции сначала в Комитет по правовой реформе, а затем обратно в Министерство юстиции, которое затем было объединено с прокуратурой. Приостановил деятельность Уголовной инспекторской комиссии. В апреле 1993 года он распустил Кабинет министров, парламент, конституционный суд и Грозненский городской совет, ввел неограниченную президентскую власть. В этом же месяце он также приостановил деятельность Министерства внутренних дел, а в июне – Службы национальной безопасности. Постоянные реорганизации были направлены на консолидацию личной власти. Попутно Дудаев поссорился почти со всеми своими бывшими сторонниками.

Вместо учреждений советской эпохи Дудаев надеялся на харизматический призыв, националистические лозунги и вооруженных молодых людей из сельской местности. Он пытался реанимировать некоторые элементы традиционной социальной структуры и использовать такие учреждения, как совет старейшин, образованный в 1991 году, который занял здание распущенного парламента. Когда в 1994 году его власть ослабла, он попытался возродить Чеченский национальный конгресс. Эти организации были малопригодны для осуществления политики и при всей их романтической привлекательности даже не были эффективными средствами для общения или установления связей с общественностью. Совет старейшин, включающий в себя около 7000 человек, был слишком громоздким и не контролировал вооруженные банды.

Эта стратегия подрывала государство, в то время как десятки тысяч вооруженных безработных мужчин оказывали огромное разрушительное влияние на страну. Это способствовало появлению экономической преступности и терроризма. Этнические русские и образованные работающие чеченцы подвергались постоянным запугиваниям со стороны вооруженных бандитов, поэтому массово покидали страну. И это устраняло посреднические структуры между президентом и населением. Без эффективных средств мобилизации и контроля своих сторонников Дудаев не смог руководить ими в умеренном направлении. Единственным способом поднять толпу оказалась крайность, даже параноидальность. Вместо политических механизмов он был вынужден применять силу для решения всех проблем. К концу, по меткому выражению татарского президента Шаймиева, Дудаев стал «генералом, в руках которого не осталось ничего, кроме оружия».

Некоторые наблюдатели утверждают, что войны можно было бы избежать, если бы Ельцин согласился лично встретиться с Дудаевым. Но к концу 1994 года более серьезной проблемой был уже не Дудаев и его требования независимости, хотя, конечно, она оставалась актуальной. Если бы Ельцин и Дудаев встретились и стали лучшими друзьями, это бы не искоренило местное беззаконие к югу от границы, которое Дудаев, казалось, был не в состоянии контролировать.

Угроза безопасности была окончательным оправданием вмешательства России, которое произошло неожиданно и было связано с тем, что Ельцин позволил себя втянуть в конфликт и унизить. Совсем недавно, 11 августа, он настаивал на том, что «силовое вмешательство в Чечне недопустимо… поднимется Кавказ, и будет столько волнений и крови, что никто нам потом не простит». В августе и сентябре 1994 года и ФСК, и военная разведка, и ГРУ настойчиво выступали против прямого военного вмешательства. Даже лидер повстанцев Гантемиров сказал, что федеральное вторжение будет «катастрофой», объединившей всех чеченцев против захватчиков. Вплоть до ноябрьского фиаско Ельцин, по словам Филатова, не решался применить силу. Но когда Дудаев провел строем перед прессой захваченных танкистов, угрожая казнить их, это, кажется, было больше, чем Ельцин мог вынести.

Скорость внезапно стала иметь огромное значение. Вся военная операция была запланирована через 11 дней в основном в обход старших по званию генералов. Это доказано. Танки были отправлены в бой без необходимой пехоты и поддержки с воздуха, у них даже не было точных карт. Отряды состояли из остатков объединенных подразделений, солдат, которые никогда не тренировались вместе, если они вообще когда-нибудь чему-нибудь обучались. Их было очень немного. Исходя из опыта Второй мировой войны получается, что в городских боях атакующему требуется преимущество в численности шесть к одному; но только около 6000 военных вошли в Грозный с 1 января 1995 года. Вероятно, это было меньше, чем у Дудаева. Во время войны войска недоедали и, по словам генерала Лебедя, кишели вшами. Поначалу они получали только четверть литра воды в день.

Ельцин действительно был шокирован ужасным состоянием своих военных и некомпетентным планированием. 4 января он встретился с Грачёвым, министром внутренних дел Ериным и председателем Совета безопасности Лобовым и засыпал их сердитыми вопросами. Он стал заложником, как позже писал, «стереотипа могущества русской армии». Но, предоставив Грачёву всего несколько дней, чтобы спланировать нападение, у него не было причин удивляться. 19 декабря Грачёв отстранил от командования командующего операцией генерала Алексея Митюхина после того, как тот сообщил, что войска не были готовы. Заменивший его генерал Эдуард Воробьёв подал в отставку, когда увидел, какая неразбериха творится с планами. Другие ведущие генералы также открыто выступали против операции. Ливен пишет, что 557 офицеров всех рангов были наказаны, уволены или подали в отставку в знак протеста.

Проблема была не просто в плохой подготовке. Существовали разногласия между целью операции и инструментами, при помощи которых она достигалась. На данный момент российские вооруженные силы знали, как сделать три вещи: запустить ядерную армаду, продолжить Сталинградскую битву и войти строем в мятежную столицу (в Будапешт в 1956 году, в Прагу в 1968 году), чтобы запугать местных жителей. Ни одна из них не была полезной для заключения сделки с разрушенным государством, превратившимся в убежище для террористов. После того как их танкам не удалось запугать чеченских правозащитников, генералы вернулись ко второму варианту. Не могло быть ничего более неэффективного. Кроме огромной человеческой трагедии наступление в духе Второй мировой войны гарантировало ускорение распада, разрушение последних основ старого порядка, дальнейшую милитаризацию населения, потерю доверия, а также усиление эмоциональной травмы.

Все крупные державы сталкивались с проблемами повстанцев, и все они сталкивались с ударом терроризма. Но существовало решение проблемы предложенное личными советниками Ельцина. Москва могла бы ужесточить экономическое давление на Дудаева, ограничив внешнее финансирование и оказав помощь местным лидерам в Чечне. Создавая островки безопасности и относительного экономического процветания, можно было бы побороться за сердца и умы чеченцев за пределами Грозного. Для защиты от террористических нападений, возможно, нужно было усилить милицейский патруль в прилегающих районах, улучшить сбор разведданных, а также провести переподготовку групп немедленного реагирования «Альфа». Вместо этого массово была использована устаревшая военная сила, с ужасными последствиями для гражданского населения, причинением гораздо больших разрушений, чем за все предыдущие теракты, и фактически усугублением угрозы безопасности Ставрополя и Дагестана. Применение силы было оправдано угрозой, которую Чечня представляла для своих соседей. Но не было никакого оправдания тому, каким образом была применена сила. Это было величайшей ошибкой Ельцина, и, извиняясь перед Талейраном, это было хуже, чем ошибка: это было преступление.