— Мне всё равно. Я знаю, что я такое. Давай выкладывай. Я просто стерва.

— Не стоит обманывать себя, дорогая. Ты гораздо хуже, чем стерва. Ты — святая. Что доказывает, почему святые опасны и нежеланны.

— А ты?

— Ну я как раз точно знаю, что я такое. Это уже само по себе может объяснить многое во мне. Я даю тебе полезную подсказку — если ты вдруг захочешь ею воспользоваться. Но это, конечно, вряд ли. Хотя может быть — в будущем.

— А зачем мне это?

— Я нужен тебе, Доминик. Так что было бы неплохо, если бы ты меня немного понимала. Видишь, мне совсем не страшно, что меня поймут. Во всяком случае, ты.

— Ты мне нужен?

— Ну зачем же так, прояви ещё и немного храбрости.

Она молча и холодно ждала. Он улыбнулся, явно довольный, даже не пытаясь скрыть своё удовлетворение.

— Давай взглянем, — начал он, разглядывая без особого внимания потолок, — на контракты, которые ты добыла для Питера Китинга. Здание под контору Крайсона в этом смысле ничего не значило — Говард Рорк никогда бы его не получил. С домом Линдсея получше — кандидатура Рорка явно рассматривалась, и, если бы не ты, я думаю, он бы его получил. То же и с клубом «Стоунбрук» — у него был шанс, пока ты не вмешалась. — Он взглянул на неё и тихонько прищёлкнул языком. — Никаких комментариев по поводу стиля и методов, Доминик? — Улыбка Тухи была похожа на застывший жир, плавающий над мягкими переливами его голоса. — Ты дала промашку с загородным домом Норриса. Ты знаешь, он подписал контракт на прошлой неделе. Что ж, не может ведь тебе постоянно везти. Кроме того, дом Энрайта — это большое дело; он породил много толков, и постепенно многие начали проявлять интерес к мистеру Говарду Рорку. Но ты всё великолепно обставила. Мои поздравления. Ну а теперь — разве ты не считаешь, что я к тебе хорошо отношусь? Каждому художнику нужно признание, а тут больше некому тебя поздравить, потому что никто не догадывается, что ты делаешь. Только Рорк и я, а он не станет тебя благодарить. Если подумать, то я, пожалуй, соглашусь, что Рорк не знает, что ты делаешь, а это портит всю радость, не так ли?

Она спросила:

— А откуда ты знаешь, что я делаю? — Её голос звучал устало.

— Дорогая, ты, конечно, ещё помнишь, что именно я первый и предложил тебе эту мысль?

— О да, — рассеянно произнесла она. — Да.

— Теперь ты понимаешь, зачем я пришёл. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда говорил о своих.

— Да, — сказала она. — Конечно.

— Это пакт, дорогая. Сотрудничество. Союзники, правда, никогда не верят друг другу, но это не мешает им действовать эффективно. Наши устремления могут быть продиктованы разными причинами. Так оно и есть. Но это неважно, результат от этого не изменится. Совсем не обязательно быть связанными единой благородной целью. Обязательно лишь иметь общего врага. У нас он есть.

— Да.

— Поэтому-то ты и нуждаешься во мне. Один раз я уже помог.

— Да.

— Я могу доставить Рорку больше неприятностей, чем любое твоё чаепитие.

— Зачем?

— Опусти эти «зачем». Я же не касаюсь твоих.

— Хорошо.

— Тогда мы договорились? Итак, союзники?

Она посмотрела на него, подавшись вперёд, внимательно, без следа волнения на лице. Потом произнесла:

— Мы союзники.

— Великолепно, дорогая. Теперь послушай. Перестань упоминать о нём в своей колонке почти каждый день. Я понимаю, что каждый раз, когда пишешь, ты зло вышучиваешь его, но это чересчур. Благодаря тебе его имя всё время появляется в печати, а этого совсем не нужно. Далее: тебе лучше бы приглашать меня на эти свои чаепития. Есть вещи, которые ты не можешь делать, а я сделаю. Ещё одно: мистер Гилберт Колтон — ты помнишь, он из калифорнийских Колтонов, занимающихся керамикой, — планирует построить на востоке завод — филиал компании.

Он думает о хорошем современном архитекторе. Он всерьёз собирается пригласить мистера Рорка. Не позволяй Рорку получить заказ. Это огромное предприятие — о нём будут много писать. Подумай и изобрети какое-нибудь чаепитие с сандвичами для миссис Колтон. Делай что хочешь, но не допусти, чтобы Рорк получил заказ.

Она поднялась и, болтая руками, потащилась к столу за сигаретой. Закурив, она обернулась к нему и безразличным тоном произнесла:

— Когда тебе надо, ты можешь говорить кратко и по делу.

— Когда я нахожу это необходимым.

Она подошла к окну и, разглядывая город, сказала:

— Ты ничего не предпринимал против Рорка. Я и не знала, что тебя это так беспокоит.

— О, дорогая, так-таки и ничего?

— Но ты ни разу не упоминал его имени в своих статьях.

— Но, дорогая, это как раз и есть то, что мною сделано против мистера Рорка. Пока.

— Когда ты впервые о нём услышал?

— Когда увидел эскизы дома Хэллера. Не считаешь же ты, что я их не заметил, правда? А ты?

— Когда увидела эскизы дома Энрайта.

— А не раньше?

— Не раньше. — Она молча курила, потом произнесла, не оборачиваясь к нему: — Эллсворт, если кто-либо из нас попытается повторить то, что здесь сейчас было сказано, другой будет всё отрицать, ничего нельзя будет доказать. Поэтому неважно, искренни мы друг перед другом или нет. Нам ничто не угрожает. А почему ты его ненавидишь?

— Я не говорил, что ненавижу его.

Она пожала плечами.

— Что до остального, — прибавил он, — думаю, ты можешь догадаться сама.

Она медленно кивнула отражённому в стекле огоньку своей сигареты. Он поднялся, подошёл к ней и встал рядом, глядя на огни города под ними, на угловатые силуэты домов, на тёмные стены, которые в свете окон казались прозрачными, словно тонкая чёрная газовая накидка на плотной массе огней. И Эллсворт Тухи тихо произнёс:

— Посмотри. Разве это не высочайшее достижение? Подумай о тысячах людей, которые работали над созданием этого, и о миллионах, которые этим пользуются. И говорят, что, если бы не заслуги дюжины умов, а возможно, их было меньше дюжины, ничего этого не было бы. Может быть, и так. В таком случае можно опять-таки занять две позиции по этому вопросу. Можно сказать, что эти двенадцать были великими благодетелями, и все мы питаемся лишь избытком великолепного богатства их духа и рады согласиться с этим в знак благодарности и братства. И можно сказать, что блеском достижений, с которыми нам не сравниться и которых не достичь, эти двенадцать показали, кто мы такие, что нам не надо свободного дара их величия, что пещера возле смердящего болота и огонь, добытый трением палочек друг о друга, предпочтительнее небоскрёба и неонового света, если пещера и палочки — вершина наших собственных творческих способностей. Какую из этих двух позиций ты бы назвала по-настоящему гуманистической? Потому что, видишь ли, я гуманист.