Очень скоро Юон присоединился к рыцарям и сопровождающим их людям. Им нужно было поторапливаться и скакать без промедления, чтобы товарищи убитого рыцаря не успели выйти из леса, чтобы разделаться с ними. И, предчувствуя нападение, все облачились в доспехи.

Но когда они снова добрались до свиты аббата из Клуни, тот помолился и попросил их мужаться и не унывать, ибо видел все происшедшее с вершины холма. Тем временем из леса вышли какие-то люди и унесли незнакомца. И никто из них не последовал за Юоном.

Сердце Юона все еще переполнял гнев, а на душе было черным-черно, когда он смотрел на белое как мел лицо и обмякшее тело брата. И, полный дурных предзнаменований, он обратился к своим спутникам:

— Будь проклят король Карл Великий, если это он замыслил это деяние! И если он тайно вознамерился положить конец роду Севинов, то он глубоко заблуждается! Ибо пока я жив и крепко стою на ногах, а рука моя достаточно сильна, чтобы поднять отцовский меч, я отомщу за этот подлый поступок. И я открыто заявлю королю прямо в лицо, что теперь думаю только о мести. Ибо такому предательству нет прощения. Ведь получается, что нас пригласили ко Двору, чтобы убить! Нас заманили в лапы смерти!

Почтенному аббату нечего было сказать, чтобы умерить гнев Юона, который всякий раз, когда он смотрел на Жерара, становился сильнее. А бедняга снова стонал и громко выкрикивал имя Господа нашего Иисуса Христа. Настолько нестерпимой была его боль.

Тем временем граф Эмери выбрался из засады в лесу и приказал своим людям принести тело мертвого принца и, положив его поперек седла, привязать к нему. Затем он вскочил на коня и, взяв под уздцы коня с мертвым принцем, направился к королевскому Двору, сопровождаемый своими людьми и рыцарями из окружения Чариота. По пути он тщательно обдумывал великое зло, которое теперь сможет причинить Юону из-за этого убийства, и как посильнее вызвать ярость короля против молодого человека из Бордо.

Первыми добрались до Двора Карла Великого Юон и его свита. И прямо перед королем они пронесли носилки, сделанные из копий и плащей, с лежащим на них стонущим от боли Жераром.

Все собравшиеся пэры и придворные, да и сам король, были весьма озадачены подобным прибытием, но Юон смело подошел к подножию трона и громким голосом разорвал воцарившуюся тишину:

— Неужели это и есть справедливость короля Карла Великого?

Услышав этот гордый выкрик, король почувствовал, как гнев приливает к его горлу, ибо еще ни один человек не осмелился предстать перед ним так со времен его юности. Он уже было собрался быстро ответить на подобную дерзость, однако сперва решил узнать причину столь странной выходки. Поэтому, к всеобщему удивлению всего своего окружения, король произнес очень спокойным голосом:

— Ну, полно-полно, юноша. Что привело тебя сюда и почему ты так громко взываешь о нашей справедливости? Кто ты и кто этот юноша, которого ты принес на носилках?

— Ваше величество, — с гордым достоинством ответил Юон. — Я — сын герцога Севина, Юон Бордоский, которого вы призвали к себе своим декретом. А это — мой брат Жерар, который лежит перед вами, истекая кровью, ибо, не имея ни оружия, ни доспехов, он был подло ранен полностью вооруженным рыцарем.

Неужели вам доставило удовольствие то, что нам устроили засаду и напали на нас? Если это так, то смотрите и радуйтесь, благородный король!

С этими словами Юон разорвал накидку, в которую был завернут Жерар, так что все смогли лицезреть окровавленные повязки на его ране, напоминающие собой огромные рубиновые браслеты.

Затем Юон вытащил меч и положил его перед собой. В свете факелов и светильников все увидели стальное сверкающее лезвие, на котором тускло поблескивала кровь Чариота, уже успевшая свернуться.

— И еще посмотрите сюда, ваше величество. Это капли крови убийцы, который теперь мертв от моей руки. Ибо все мы, из рода Бордо, всегда оплачиваем долги, и особенно такие!

Карл Великий смотрел на Жерара, а Юон тем временем просил его отнестись со всей справедливостью к юноше, пребывающему в столь плачевном состоянии. И теперь гнев короля обратился не на Юона, а скорее на тех, кто совершил столь подлое деяние. И когда король вновь заговорил, то его слова прозвучали, как твердое обещание.

— Ты говорил запальчиво и дерзко, лорд Юон. Но, можешь не сомневаться, окажись я на твоем месте, я бы тоже распалился от гнева. Так знай же, что это деяние такое же подлое в моих глазах, как и в твоих, и тот, кто совершил это, будет отыскан; а если тот, кто замыслил это, — не тот, кто поразил твоего брата, он будет сурово наказан! Слушайте все, собравшиеся здесь! Эти юноши прибыли сюда по моему велению, и все, что касается их, касается и меня. Тем самым они будут мне как сыновья, и вы должны относиться к ним как к моим сыновьям. А теперь приведите сюда самых искусных лекарей, и пусть они осмотрят раны лорда Жерара. И сделают все, чтобы ему стало легче!

Как приказал король, так и поступили. Вскоре лекари сообщили, что Жерар будет излечен от ран.

Зато Чариот никогда уже не излечится, и Эмери думал только о том, как обратить гибель принца себе на пользу.

На закате того же дня в королевский город прибыл граф Эмери, ведя за поводья коня с трупом его хозяина на спине. Проезжая через ворота, Эмери издавал жалобный вопль горя, и ему вторили его спутники. Услышав эти стенания, жители города высыпали из своих домов и тоже зарыдали при виде столь печального зрелища. Эмери направился прямо к королю и застал того за кубком вина, сидящим в окружении Юона и своих пэров.

Представ перед королем, Эмери отвязал тело принца, и оно соскользнуло на пол, громыхая доспехами. Мертвый Чариот упал прямо к ногам своего отца. И тут граф-изменник закричал как можно громче, чтобы все услышали его:

— Посмотрите же на труп принца Чариота, которого предательски убили! Да, он убит, мой король и лорды, и убит этим негодяем, который осмелился восседать здесь с вами на почетном месте! И имя его — Юон Бордоский!

Юон, пристально посмотрев на тело, понял, что оно принадлежит рыцарю, тяжело ранившему Жерара, а потом павшему от его меча. И он изумился словам Эмери, ибо он непредумышленно убил Чариота. Посему теперь он довольно спокойно произнес:

— Ваше величество, труп, лежащий здесь, принадлежит тому самому неизвестному рыцарю, который ранил моего брата и которого я убил в наказание за то подлое деяние… Мой брат был не вооружен и…

Но пока он говорил, Эмери упал на колени и снял с головы убитого шлем, так чтобы все собравшиеся смогли увидеть лицо покойного. Из горла короля вырвался горестный крик. Он души не чаял в Чариоте, и вот теперь его любимый сын лежал подле его ног, убитый в полном расцвете своей молодости.

— О, сын мой! — Крик короля прогремел через анфиладу залов и пронзил сердца всех, кто слышал его, ибо глубину королевского горя нельзя было высказать словами.