— Да, это ваш сын, ваше величество. И здесь, рядом с вами, находится этот лживый Юон, которого вы лелеете, а он убил Чариота. Мы охотились в лесу, чем так любил по обыкновению заниматься принц, и выпустил сокола за добычей, и, помнится, очень вознегодовал, когда птица вернулась, так и не настигнув свою жертву. Тогда мы поскакали за ней, и случайно сбились с нашей дороги, и выехали на другую, где как раз проезжал этот подлый молокосос. И надо же, сокол принца сидел у него на запястье. Когда принц Чариот потребовал отдать ему птицу, этот самый Юон вместе со своим братцем набросились на него и разделались без…

От подобной лжи Юон поначалу лишился дара речи. Но вскоре он взял себя в руки, снял перчатку и швырнул ее прямо в лицо графа, угодив ему в лживый рот.

— Ты лжешь! — вскричал юный лорд из Бордо, когда наконец вновь смог заговорить.

Но Карл Великий незаметно указал стражникам схватить герцога, что они и сделали, быстро заломив его руки за спину, несмотря на его отчаянное сопротивление.

— Отрубить голову этому убийце! — проревел король.

И стражники так и поступили бы, но герцог Неймс резко остановил их, сказав:

— По законам рыцарства и дворянского сословия мы не можем так поступить с этим юношей. Он назвал Эмери лжецом и тем самым потребовал от него доказательств правдивости его рассказа. И он должен доказать это своей жизнью. Пусть Судьею обоих выступит наш Господь Бог. Таково его право, и ни один земной король не может его у него отнять!

От гнева Карл Великий был мрачен, как туча, но он увидел, что все пэры и лорды придерживаются того же мнения, что и Неймс. И, несмотря на ярость по отношению к Юону, он понимал всю серьезность возникшей проблемы. Посему король был вынужден согласиться. Однако он сделал это весьма неохотно и с черной ненавистью в сердце.

— Пусть они сразятся согласно обычаям рыцарства, — медленно промолвил он. — И, возможно, Бог справедливо поступит с убийцей. Но также пусть все теперь запомнят, что если кто-нибудь из двоих умрет до того, как признает свою вину в этом деле, то оставшийся в живых незамедлительно будет изгнан из королевства, чтобы никогда не возвращаться!

Все присутствующие громко вскричали от подобной несправедливости, ибо все прекрасно понимали, что любой может быть убит в самом разгаре боя так, что у него не будет времени на признание. О чем Неймс прямо заявил королю, но все оказалось тщетным, поскольку воля Карла Великого в этом вопросе была непреклонна и ни один человек не сумел бы переубедить его.

Первыми ушли Юон с Неймсом. Молодой человек попросил Неймса продержать его в безопасности до утра, когда он встретится с Эмери в смертельном поединке. Граф тоже покинул Двор, а король скорбел над телом погибшего сына.

Ранним утром во владения герцога Неймса, приютившего Юона, явились оруженосцы юноши и разбудили его. Они облачили его в свежее белье, а поверх его надели кожаную кольчугу. Затем герцог принес Юону превосходные доспехи, изготовленные его лучшими умельцами их секретным способом. В них юноша чувствовал себя настолько легко и свободно, словно их вообще не было. И вот, одетый таким образом, Юон устремился на место поединка, восседая на боевом коне цвета свежей крови. Справа от него скакал сам герцог Неймс, а вперед выехал его оруженосец, неся разукрашенный перьями шлем и щит.

Когда Юон ехал на поле боя, все изумлялись его юности и миловидности его лица. При этом зеваки негромко переговаривались о том, что даже королевский сын не смог бы сравниться статью и достоинством с герцогом Бордоским. Эти тихие голоса дошли до ушей Карла Великого, помпезно восседающего на самом видном месте, и гнев на убийцу сына еще сильнее обуял короля.

Эмери прибыл на место поединка в полном душевном спокойствии, ибо он считал Юона зеленым юнцом, не умеющим обращаться ни с копьем, ни с мечом, который не сможет противостоять такому опытному бойцу, как он, проведшему много лет в кровопролитных сражениях. Однако, когда он проезжал мимо королевского Двора, его конь внезапно споткнулся, поэтому граф, небрежно сидящий в седле, чуть не свалился наземь. И все, кто наблюдал за этим досадным зрелищем, посчитали это дурным предзнаменованием.

Но Эмери тотчас же обрел равновесие, выпрямился в седле, твердой рукою надел свой шлем. Весь его вид говорил о том, что он верит в себя и свои силы.

Юон тоже надел шлем, взял щит и поднял копье, переданные ему оруженосцем. Его ярко-чалый конь с грохотом бил копытом о булыжную мостовую, словно бросая вызов черному коню, которого граф сдерживал своей тяжелой рукой.

Затем сам король приказал начинать, и противники вступили в бой. Эмери нацелился копьем прямо в шлем Юона. Этим он хотел показать, что на такой рискованный удар способен только опытный и уверенный в себе боец, каким он и считал себя на поле боя. Он не сомневался, что справится с мальчишкой, как с безобидным котенком.

Однако Юон был готов отразить этот удар, ибо догадался, что на уме у врага. Поэтому, когда они сошлись, он ловко отклонил голову, и копье Эмери пронзило воздух. А копье Юона ударило прямо в середину вражеского щита с такой силой, что не только Эмери, но и он сам выпали из седел и рухнули на землю.

Вскочив на ноги, оба отшвырнули бесполезные копья и выхватили мечи. Граф настолько рассвирепел от своего падения, что бросился на противника, не думая об осторожности настолько, что отбросил щит, намереваясь нанести мощнейший удар мечом обеими руками.

Юон же прикрылся щитом, который и принял на себя удар Эмери. Лезвие, выкованное в раскаленной кузнице, было настолько тяжело, что граф не сумел поспешно отскочить назад. И тогда Юон нанес ответный удар, угодив графу точно туда, где шея крепится к плечам. Против такого удара крепкие доспехи графа послужили ему не больше, чем шелковая накидка. Его разукрашенный роскошными перьями шлем слетел с головы, которая покатилась по пыльной земле и застыла неподалеку от подножия королевского кресла.

Вокруг раздались изумленные крики, ибо ни один человек не верил, что Юону удастся справиться с Эмери. А коварное сердце короля подскочило в груди, поскольку он понимал, что если Юон не умер в поединке, то он как можно скорее должен умереть ради Франции. Ведь Эмери испустил дух, так и не успев сделать честное признание. И тогда герольды провозгласили королевскую волю.

Когда был зачитан суровый указ об изгнании, все лорды, обступившие королевский трон, начали возражать, и громче всех протестовал герцог Неймс.

— Ваше величество, — произнес он, — разве не безутешное горе вынудило вас отдать сей суровый приказ? Ведь этот юноша доказал в сражении в свою правоту, и Судьею его был Господь Бог. Он сказал вам истинную правду. Если он убил принца Чариота нечаянно, его нельзя считать убийцей. Прошу вас, накажите его не столь сурово, что он всю оставшуюся жизнь будет пребывать за тридевять земель от своей любимой родины!

Несмотря на непрекращающийся гнев к Юону, Карл Великий понимал, что его лорды открыто протестуют против его решения в этом вопросе. Поэтому он очень спокойно ответил Неймсу: