— Стоим потому, что приехали, — ответил водитель. — Вон он, «Зергут». А улыбаюсь потому, что мне было на вас очень приятно смотреть.

— Да почему же вы мне не сказали, что приехали? — возмущенно воскликнула Алёна. — Почему сидели и таращились?!

— Не сказал потому, что вы так глубоко задумались, что ничего не замечали вокруг, — пояснил водитель. — И я не хотел нарушать вашу задумчивость. А таращился потому, что любовался.

Другая женщина при этих словах или улыбнулась бы ответно, или глазки состроила, но Алёна и бровью не повела.

— Вообще-то, я спешу, и мне некогда услаждать ваши взоры, — ответила она сурово. — Сколько с меня?

— Да вы же вроде еще куда-то собирались ехать, — вкрадчиво напомнил водитель. — Здесь другую машину не так просто поймать… Они обычно ближе к полуночи подъезжают. Разрешите вас подождать? Обещаю больше на вас даже не глядеть, если вам это так неприятно!

— Договорились, — буркнула Алёна, выбираясь из такси. — Подождите здесь, я думаю, что вернусь быстро.

И тут ей показалось, что машина как-то странно заскрежетала, застучала и даже подпрыгнула.

— Спи, моя радость, усни! — вдруг во весь голос запел водитель. — Глазки скорее сомкни! Спи, моя радость, усни!

Алёна обернулась и поглядела на него дикими глазами. Потом нагнулась и взглянула на счетчик. Вынула пятисотку и подала водителю:

— Прошу вас, возьмите. Сдачи не надо. Я могу задержаться, не стоит меня ждать. Вы можете упустить хороших клиентов, которые любят сольное пение. Всего наилучшего.

И, не дожидаясь ответа, быстро пошла к двери ресторана. У нее сегодня есть дела поважней, чем разъезжать с чокнутым водилой в припадочной машине, пусть она даже и принадлежит уважаемому парку «Новое такси»!

В это самое время человек, который насквозь замерз в своей короткой куртке, подкарауливая Алёну около ее подъезда, услышал звонок своего телефона и с облегчением вытащил его из кармана.

— Я не пойму, куда она делась, — без предисловий выпалил знакомый голос. — Ладно, уходи оттуда. Времени мало осталось. С этой чертовкой завтра разберемся.

Человек удовлетворенно кивнул и, передернув озябшими плечами, радостно подумал: «Давно бы так!»

Однако голос его звучал сдержанно:

— Как скажешь. Ухожу, значит. Завтра так завтра.

Дела давно минувших дней

Итак, я подбежал к дому. Просунув руку в нарочно вырезанное окошечко в калитке и подняв щеколду, вошел во двор. Дверь в дом оказалась заперта. На ней висел замок. Видимо, хозяйка наша ушла на рынок — она ведь знала, что в это время мы всегда в театре.

Я растерянно огляделся, не возвращается ли она, вышел со двора и немного прошелся по улице до угла. Вдруг увидел, что в глухом проулочке, в который выходил хозяйский огород, около забора, стоят розвальни, запряженные усталой лошаденкой. Вожжи были переброшены через щелястый забор, доска в том месте оказалась свежесломанной, как будто здесь кто-то пытался перелезть.

Я рассеянно поглядел на сугробы, затянувшие огород, и вдруг увидал следы, тянущиеся к дому.

Странно. Получалось, что кто-то приехал к дому, но вместо того, чтобы войти через калитку так же просто, как это сделал я, решил перелезть через забор и…

И куда он делся потом?

На дорожке, покрытой свежевыпавшим снежком, не было ничьих следов, кроме моих. Я обошел дом, оглядел окружавшие его сугробы… следов, ведущих из дома, не было видно.

Так неизвестный, значит, в доме? Пробрался туда тайно… но зачем? И как?

И тут же я увидел, что приотворена задняя дверь. Вот как он попал внутрь…

Я осторожно взошел на косое заднее крылечко, изо всех сил стараясь, чтобы не скрипнула ни одна ступенька. И тут же услышал, что они скрипят надо мной — неизвестный человек спускался по черной лестнице как раз из наших комнат!

Я прижался к стенке в самом темном углу и увидел, что мимо проскочил высокий молодой человек: высокий, сильный, с непокрытой темноволосой головой, лет двадцати, не больше. Он мне кого-то очень напоминал, только я не мог понять, кого именно.

Он стремительно выскочил на крылечко и кинулся по своим следам к забору. Вид его был настолько яростен и грозен, что я замер. И, наверное, я вот так трусливо и топтался бы, таясь в полумраке сеней, когда бы незнакомец не повернулся ко мне боком и я не увидел, чтоон сжимает в руке.

Это был плотно свернутый синий шелковый платок.

Платок Эльвиры! А в нем браслет!

Кровь бросилась мне в голову. Он украл последнюю память о моей неизбывной любви! Украл наше последнее достояние! Последнюю надежду спастись от голода!

Я вылетел из дома и помчался по огороду вслед за ним. Перескочил через забор и впрыгнул в его сани как раз в то мгновение, когда он уже понукнул лошадь. Я навалился на него сзади, закинув руку через его шею. Он качнулся… мы не удержались и упали навзничь. Санки были полны сеном, так что спиной я не ушибся, но как тяжело он рухнул на меня и вдавил в сани!

Дыхание мое сперло. Я не мог шевельнуться и каждое мгновение ждал, что он повернется и накинется на меня. Но он лежал неподвижно, а между тем лошадь неслась во всю прыть и уже свернула к дальним огородам и небольшой заснеженной рощице. Я со страшным усилием сбросил с себя неподвижное тело и поглядел на вора.

Он лежал, странно вывернув шею, спокойно глядя куда-то вдаль черными погасшими глазами.

Не сразу я понял, что незнакомец мертв. Я убил его… сломал ему шею!

В ужасе я рванулся было из саней, потом сообразил, что могу разбиться на скаку. Поймал вожжи, с превеликим трудом остановил лошадь. Чуя мертвого, она билась и хрипела, потом устала, поникла…

Я бросил вожжи и дрожащими руками вынул у мертвого из-за пазухи синий сверток. Вслед выпал короткий нож с плоским лезвием и загнутым обушком, называемый среди воров финкой. Финны же зовут его «пуукко». За ним потянулся клетчатый носовой платок, завязанный узелком.

Нож я не тронул, он внушал мне ужас!

Я развернул синий платок Эльвиры и несколько мгновений любовался красотой браслета. Я поймал себя на том, что безотчетно улыбаюсь от счастья, что снова смотрю на него, что он здесь, его не украл этот страшный человек.

Зачем?! Почему украл только браслет? А впрочем… В наших пожитках вору больше нечем было поживиться…

Впрочем, разгадка этой тайны не так уж волновала меня в ту минуту. Гораздо важней было как-то выпутаться из этой истории. Я убил человека… да, вора, грабителя, разбойника, да, убил нечаянно — но убил.

Казематы крепости, безжизненные просторы тундры или недра каменоломни, звенящие кандалы вообразились мне. Я буду осужден и сослан в каторгу, мне придется сказать искусству бесповоротное «прощай», а моя бедная Лизонька вечно будет носить на себе клеймо — «жена убийцы».