Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Приветствую тебя, возлюбленное дитя и… ну что там дальше?.. тьфу, забыла! В общем, привет, cara![46]Давно не виделись! Вернее, не слышались!"
"Мы можем поговорить?" — спросила Берта, массируя лоб. Даже телепатически Лючия умудрялась говорить так громко, что дребезжали мозги и бились о черепную коробку.
"Прямо сейчас?" — протянула примадонна. — "У нас тут попойка в самом разгаре, премьеру отмечаем."
"Это очень важно, Лючия."
"Тогда подожди минутку, я выйду куда-нибудь, где потише…. Так, где моя нижняя юбка?… Это не моя… А это вообще не юбка…"
"Ты что, с мужчиной?" — краснея, спросила Берта.
"Нет, с женщиной… Хихи! Шучу!"
"Лучше я в другой раз с тобой свяжусь!"
"Постой… Все, готово. Кстати, Тамино передает привет."
"Взаимно," — улыбнулась девушка. — "У меня такое дело — ты ведь слышала, что я… ну в общем… про меня и де Морьева."
"Про то, как ты сбежала перед свадьбой? Наслышана, как же. Твой папаша все выведывал, куда ты запропастилась. Я, конечно, ничего не сказала! Знаешь, на твоем месте я бы тоже за Виктора не вышла. Хотя нет, это на своем месте я бы за него не вышла, а на твоем драпала бы от него на край света. Что ты, собственно, и сделала. Хвалю!"
"Не за что меня хвалить. Вдруг я спряталась слишком хорошо?"
"Тебе не угодишь,"- хмыкнула вампиресса.
Что-то зашуршало и на мгновение связь оборвалась, но тут же восстановилась. Еще бы, ведь Берта была взволнованна до предела, а Лючия, похоже, уже угостилась кровью с высоким содержанием алкоголя. При таком раскладе помех на связи не избежать.
"Слышишь меня, слышишь? Хорошо… Пойми, Лючия, я рассчитывала что он придет за мной. Это я Перворожденное Дитя. Зачем ему терять время с остальными? Но он не пришел! Вдруг отец так и не отменил Бал? Ты не могла бы связаться с ним и Леонардом? Просто спросить, как у них дела."
Итальянка скорбно вздохнула, будто оперная героиня, которая только что узнала, кто ее настоящий отец, но сейчас он лежит на сцене с кинжалом в груди и допевает последние двадцать минут своей арии.
"Ах, я так устала! После таких упражнений у меня полночи голова раскалывается."
"Ты что, не понимаешь, как это важно?!" — Берта сорвалась на ментальный крик. Ее создательница только хмыкнула.
"Не ори на меня, девочка, не то язык с мылом вымою. Вернее, мозг."
"Лючия, прекрати строить из себя строгую маменьку и свяжись с моей семьей!"
"Ладно, убедила" — проворчала вампирша.
Минуты три она молчала, пока не протянула обиженно.
"Леонард не отзывается. Может, просто спит, а может поставил барьер, как я его учила. Правда, учила я его вовсе не для того, чтобы он закрывался от меня! Ох и надеру негоднику уши!"
"А отец?"
"Всему свое время," — кокетливо проворковала примадонна, вновь умолкая.
Затем что-то случилась. Берта так и не поняла, что именно, но ей почудилось, будто она услышала далекий вздох. Сразу же накатил беспричинный страх.
"Берта?"
В подтверждение всех опасений, голос Лючии был серьезным, как у министра во время торжественного доклада.
"Ты сейчас где? Поблизости есть кровь? Если нет, на охоту не ходи. Лучше закрой двери и поставь барьер."
"Что случилось?"
"Ничего не случилось," — призналась итальянка. "И это плохо."
"Лючия, не мучай меня!"
"Твой отец тоже не отзывается, но он по-другому не отзывается. Даже не знаю, как это объяснить."
"Говори как есть."
"Он меня забыл," — с усилием произнесла вампирша.
"Так не бывает! Ты его создательница! Ты его отметила!"
"Видишь ли, девочка… ох… в общем, себя он тоже забыл."
Сначала Берта ничего не поняла, но слова Лючии растекались по ее сознанию, как яд из открытой бутылки, брошенной в колодец.
"Прощай," — сказала она наконец.
И мозг чуть не брызнул из ушей.
"Ты что это задумала, а?!! А ну-ка бросай эту затею! Ты не должна!.. И как я без тебя останусь?"
"Я именно что должна," — спокойно объяснила девушка. "Потому что я инкарнация долга."
Берта поспешно убрала руку с запястья и, напрягая воображение, представила ту самую стену огня. Издалека доносились крики, но даже они скоро затихли. Берта вышла из палаты, не забыв перед этим поправить подушку и одернуть измятое покрывало. Однако уйти по-английски так и не получилось, потому что на лестнице ее подкарауливала фрау Кальтерзиле.
— А мы вас повсюду ищем, — она выдавила улыбку, сладкую, как чашка кофе, в которую вбухали пол-сахарницы. — Герр доктор просит вас незамедлительно явится к нему в кабинет.
Подумав, она все таки отправилась к Ратманну. Не то чтобы она нуждалась в его напутственном слове, но раз уж ей предстоит путешествие в один конец, лучше не оставлять незаконченных дел.
* * *
Привокзальная площадь была запружена фиакрами и омнибусами, извозчики звучно зазывали клиентов, туристы, сверяясь в путеводителями, торговались на ломанном немецком, повсюду царили шум, гам и суматоха. Двигая локтями, Уолтер с Эвике нырнули в этот водоворот и подобрались поближе к фиакрам. Как и следовало ожидать, даже самые отчаявшиеся извозчики, даже те, чьи дети останутся без куска хлеба, если этой ночью папа не заработает пару флоринов, демонстративно смотрели мимо. Больно подозрительной казалась эта парочка в измятых и замызганных вечерних нарядах. В довершение всех бед, красное платье девицы, постоянно сползавшее с плеч, было подпоясано вервием, а под ним не было нижней юбки. Даже по стандартам Вены, столицы неврозов, это было как-то уж совсем чересчур.
Крупная банкнота, извлеченная из бумажника, исправила бы первое впечатление, но денег у наших героев не водилось. Запас ложек тоже подходил к концу. Еще на пути в Будапешт Эвике удалось обменять ложки на твердую валюту. Несколько штук она всучила соседу слева — мастеровому, который собирался расплавить их на ожерелье невесте, — остальные же продала соседке напротив, старушке в черном платье, полинялом но аккуратно залатанном на локтях. Именно с ней Эвике торговалась до пены у рта, но в конце концов скупердяйка рассталась с пятью флоринам. На вырученные деньги им удалось купить билет от Будапешта до Вены, а так же штрудель в привокзальном буфете. Теперь карман Эвике отягощала одна-единственная ложка и оставалось найти того авантюриста, который на нее позарится.
Наконец удача улыбнулась, правда, довольно криво и жалко. Какой-то бедолага, небритый и даже без шляпы, свесился с облучка, просипев им в след: