Во всей этой ситуации радовало только одно: все остальные мои прегрешения за таковые не посчитали. Провалилась я в другую параллельность и правда случайно, и сама пострадала. Егор там вообще был не при чем, и ему просто сказали спасибо за помощь одной глупой и невезучей мне и похвалили, что не растерялся в сложных условиях другого мира. Даже пообещали рассказать о его успехах преподавателю, чтобы он учел это при выставлении полугодовой оценки. В общем, не наказали — и слава богу!

А вот с артефактом, который на занятии на мне сломался, вышла очередная незадача: 

— Вы уверены, что мне можно до него дотрагиваться? — на всякий случай переспросила я, когда ректор снова пригласил меня измерить количество допустимых к посещению параллельностей на том же приборе.  

Сейчас в его кабинете, кроме меня, присутствовали еще мои дед и мама, которая примчалась в академию, как только узнала о произошедшем. Магистр Бровендрейк, добившись возмездия за своих племянниц, уже удалился, Егора после тщательных расспросов тоже отпустили, и теперь очередь дошла до злосчастного прибора. 

— Уверен, — доброжелательно улыбнулся мне ректор. — Ну же!

Ну… вы сами меня попросили! И я положила руки на прибор. 

Все тот же ровный почти белый свет возвестил о том, что или артефакт не починили, или я снова его сломала.

— Занятно… — протянул дед, подходя поближе. — Нет-нет, не убирай руки, — строго сказал он, когда я, смутившись, попыталась их отдернуть. — Как я понимаю, прибор полностью исправен? — обратился он к ректору.

— Именно, — внимательно рассматривая меня и прибор, ответил ректор. — Он и не ломался.

— Как это не ломался? — удивилась я. — Он же ничего не показывает.

Ректор с дедом как-то странно переглянулись, будто о чем-то беззвучно договариваясь.

— Прибор исправен, — подбирая слова, ответил ректор. — Но в виду того, что вы ведьма, снять показания нам не удастся. 

— Как не удастся? — расстроилась я. — А как же я тогда узнаю, столько параллельностей выбрать для посещения? И вообще, при чем тут то, что я ведьма? Этот прибор ведь фиксирует дар ходока?

Мужчины снова переглянулись:

— Знаете, Варвара, ваш случай крайне редок, поэтому мне сложно сказать что-то конкретное, но одно могу сказать точно: с десяток параллельностей в вашем распоряжении точно есть.

Десяток — это много! От радости я чуть на месте не запрыгала, но слова деда быстро вернули меня с небес на землю:

— Ага, и одну из этих возможностей перемещения ты уже профукала.

— Это же случайно вышло, — засопела я. — Зачем мне постоянно об этом напоминать? — пробубнила себе под нос. 

Но дед услышал:

— А затем! Чтобы ты свой браслет больше не снимала даже в душе! С твоим везением однажды окажешься голая в месте похуже разваливающегося мира!

— Глеб Харитонович, думаю, Варвара уже поняла свою ошибку и больше ее не повторит, — к моему удивлению, встал на мою защиту ректор. — А пока лучше отправить девочку в общежитие отдыхать. На нее сегодня свалилось слишком много потрясений… 

Я благодарно вздохнула и пошла к двери, подозревая, что мама сейчас молчит не просто так, она еще явится ко мне в общагу, чтобы лично пропесочить.

Когда я уже была на пороге, ректор добавил, разбивая зародившуюся к нему симпатию: 

— …И не забудьте, что с завтрашнего дня у вас начинается недельная двухчасовая отработка в лабораториях. Подойдите к секретарю, она все объяснит.

Мне оставалось только закрыть за собой дверь и в очередной раз вздохнуть.

— Варя! — позвала меня мама, не успела я отойти от двери и пары шагов. Видимо, решила поговорить со мной прямо сейчас. Она огляделась, убедилась, что секретаря ректора нет на месте, и потащила меня к диванчикам в приемной. — С тобой правда все хорошо? — с волнением заглянула она мне в глаза.

У нее всегда так: сначала поругает, выплескивая свой страх за меня, а потом, как сейчас, прижмет к себе и гладит по непутевой голове. У меня на глаза навернулись слезы. Все же день и правда выдался очень непростым, а уж приключения в разрушающемся мире способны доконать кого угодно. 

— Да, все хорошо, мам, — я шмыгнула носом.

— Сильно испугалась?

— Знаешь, если бы не Егор, наверное, сильно бы испугалась. Там было очень жутко. 

— Да, Егор хороший мальчик. Он тебе нравится?

— Ну… Как бы да, — смутилась я.

— Что ж, надо будет к нему присмотреться… — задумчиво сузила глаза мама.

— Зачем это? — насторожилась я.

— Не бери в голову. Лучше скажи, как ты так с вампиршами подставилась? И зачем вообще сотворила такую дичь?!

— Ну… понимаешь. Они… — и я в двух словах рассказала ей причины своего поведения.

— Интересно… Так, говоришь, за дело им мстили. Тогда ладно.

— Что ладно? Им-то что? Походят себе зелененькими немного, а нам целую неделю лаборатории нужно мыть, — насупилась я.

— Ничего, в следующий раз будешь более детально продумывать последствия своих действий, — отрезала она. — А что касается вампирш… Ты ведь использовала мой универсальный закрепитель?

— Ну да. Тот самый, над которым ты работала и благодаря которому Мотя так качественно покрасился.

— А знаешь, эту зелень теперь ведь только с кожей соскоблить можно… — хитро глянула на меня мама.

— Или заказать твой экспериментальный лосьон… — начала понимать я, куда она клонит.

— Но он в продажу поступит еще очень нескоро, — с деланным расстройством произнесла мама-ведьма.

— Как думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем они поймут, как попали? — кровожадно улыбнулась я.

— Не меньше недели.

— Жаль… Значит, отрабатывать все же придется.

— Ничего, тебе будет полезно приложить свою неуемную энергию на благо общества.

— Ну спасибо, — скривилась я.

— Всегда пожалуйста, — усмехнулась мама и встала. — Ладно, Варь, иди отдыхай, — она чмокнула меня в щеку и как в детстве дотронулась своим носом до моего. — А мне нужно вернуться в кабинет ректора. 

Когда Маргарита вернулась в кабинет, что-то серьезно обсуждавшие мужчины замолчали, и в комнате повисла гнетущая тишина. 

Женщина устроилась напротив них в кресле, некоторое время смотрела то на одного, то на другого и, поняв, что продолжать беседу они не собираются, спросила:

— Что такого показал этот ваш артефакт, что вы солгали моей дочери? 

— Почему ты решила, что мы солгали? — приподнял бровь Глеб Харитонович.

Она укоризненно посмотрела на свекра: