– Барбара… Барбара, хорошая моя, – негромко сказал я, аккуратно взяв ее за голову и потеребив мочки ушей. – Тише девочка, тише, – попытался я успокоить ее, когда она вынырнула из прострации полудремы и задрожала. Обращаясь к ней, даже забыл о том, что эта «девочка» лет на десять, если не на пятнадцать старше меня. Нового меня, конечно же.

– Барбара, пожалуйста, это очень важно. Расскажи, как ты здесь оказалась?

Я намеревался задать девушке несколько вопросов, чтобы примерно представлять картину произошедшего. И, узнав хоть что-то, заиметь костыли – уцепившись за которые можно попробовать поймать на простой лжи Горбунова. Но неожиданно, результат обращения к горничной превзошел все ожидания. Барбара честно напряглась, пытаясь сформулировать словами ответы, в этот момент наши глаза встретились, и я напрямую получил от нее воспоминание в форме лавины мыслеобразов.

Пытки, осознание неминуемой смерти и боль видно как-то повлияли на ауру девушки, так что я с легкостью смог считать информацию. В несколько мгновений пережил яркими вспышками ее воспоминания прошедшей недели: указание-приказ от Мустафы на попытку контакта с Филиппом Горбуновым, неожиданно легко получившуюся; знакомство с таким удивительным – обходительным и харизматичным, мужчиной, походы в рестораны, обещания, приглашения, поездка сюда – в такое прекрасное место; романтический ужин, перешедший в невероятное по чувственности продолжение и неожиданное, выбивающее почву под ногами пробуждение.

Заснув после бурной ночи, Барбара очнулась от стылого холода, сегодня утром. И лежала она не в кровати, а здесь, в каменном мешке на ледяном металле стола. Обходительный и предупредительный Филипп, который всего несколько часов назад был чувственным и умелым любовником, открыв ей неизведанные ранее грани наслаждений… этот такой незабываемо-прекрасный мужчина, в которого Барбара уже успела влюбиться – понял я даже с некоторым смущением, вдруг пугающе преобразился.

Вместо пожелания доброго утра Горбунов притянул стяжками руки и ноги девушки к столу, и будничным, пугающим до слабости в коленках голосом сообщил, что вечером ей предстоит умереть в долгих мучениях. Для убедительности, чтобы все сказанное не казалось плохой шуткой, он взял строительный фен и демонстративно сжег ей кожу на боку. После чего одним ударом разбив девушке лицо, ушел – оставив привязанной к столу на целый день в одиночестве.

Оставил накапливать муки страха, понял я.

Вернулся Горбунов в пыточную комнату совсем недавно, и сразу приступил к делу – быстро и сноровисто (это я отметил по картинкам воспоминаний) распял девушку на стене. Подведя при этом Барбару к границе безумия от страха – в ходе экзекуции он сообщил ей что этот лишь начало, а после начал готовить пыточные инструменты. При этом холодным равнодушным голосом подробно озвучивал девушке план действий, делая акцент на мероприятиях, предназначенных для того, чтобы она не умерла раньше времени.

В этот момент я почувствовал чужую холодную ярость. Это Эльвира не справилась с чувствами – царевна, как и Валера, видела и слышала отголоски полученных мною воспоминаний Барбары. Которая, вновь пережив в воспоминаниях все произошедшее, забилась в истерике.

Предусмотрительный Валера ту же вколол девушке обезболивающее и успокоительное, а я жестами попросил ее закрыть глаза полежать. Барбара уже смотрела на меня теряющим фокусировку взглядом – медикаменты начали действовать сразу. Несколько секунд, и девушка перестала реагировать на внешние раздражители – даже когда я перенес ее на руках в обычную часть дома и уложил усыпанную лепестками роз кровать, накрыв одеялом.

Барбара ровно задышала, погрузившись в сонное беспамятство, а мы с Валерой вернулись к Горбунову. Вколов ему дозу снотворного рассчитанного строго на час (из военных запасов, дрон доставил), мы этот час, вместе с прилетевшими в здание миниатюрными дронами от Накамуры, занимались исследованием всех помещений.

Предположение японца оказалось верным. Камера – единственная, обнаружилась в пыточной комнате, в одном из светильников. Сняв плафон, небольшой автономный девайс мы вынули из вереницы светодиодов. И когда мы его достали, у меня окончательно оформилось стойкое ощущение – Горбунов не крупная рыба. Он исполнитель; обычный селебрити, поднявшийся чуть выше закона и вкусивший вкус запретных удовольствий.

Если надо сделать что-то грязно, это всегда лучше делать чужими руками. И есть у меня еще одно обоснованное предположение, что строили базу отдыха и устанавливали заготовки под портал врат здесь те люди, которые сделали вид будто не знали и на знают, что здесь в будущем будут подвергать кого-то мучительной смерти.

«Оно само так случайно получилось» – старое как мир, и по-прежнему работающее объяснение для самых разных событий и их последствий.

Кроме камеры в светильнике, больше из записывающих устройств ничего не нашли. Тем более не нашли архива – понятно, что никто не хранит именно здесь записи присутствия предыдущих гостей. За все время поисков я краем сознания чувствовал Эльвиру – никакого беспокойства она не проявляла. Значит, наше присутствие здесь пока не только не обнаружено, но и намеков на это нет никаких.

Когда закончили поиск, вернулись вниманием к Горбунову. Приподняв пленника, Валера усадил его на металлический стул, сбросив с него пиджак, и насадил связанные сзади руки на узкую спинку. Голова Горбунова безвольно свесилась, но почти сразу хлесткая и болезненная, но не травмирующая оплеуха заставила его открыть глаза.

– Здравствуйте, – поздоровался с ним я, отойдя на пару шагов.

Литератор, сфокусировав на мне взгляд и вспомнив события последних секунд до того, как провалился в беспамятство, вздрогнул и попробовал отшатнулся. Получилось не очень – спинка стула помешала. Попытавшись глубоко вздохнуть, Горбунов вдруг подавился, зашелся в кашле и вытолкнул языком изо рта остатки двух зубов и сгустки крови.

– Давайте знакомиться. My name is Volkov. Arthur Volkov. Будьте так любезны, сообщите с кем имею честь держать беседу, – дождавшись, пока литератор освободит рот, предельно вежливо попросил я.

Горбунов не ответил, лишь попытался оглядеться по сторонам. Почти сразу терпко и неприятно потянуло кислым, прокисшим запахом пота. Козлиный запах, запах мужского страха. Литератору было очень страшно – от его внимания не укрылось, что несознательно говорил я с теми же самыми интонациями, с которыми он сам совсем недавно общался с распятой Барбарой.

Несмотря на колыхнувшееся брезгливое отвращение, ни один мускул на лице у меня не дрогнул. В отличие от скривившегося от ужаса Горбунова – литератор понял, что дело дрянь. И очень, очень испугался, но все еще отказывался верить в реальность происходящего. Явно цепляясь за призрачную надежду, что сейчас морок схлынет и все вернется на круги своя.

– Молчание есть ваша принципиальная позиция? – поинтересовался я.

Ответа даже не ждал – уже развернувшись. Подойдя к стеллажу, взял приглянувшийся тяжелый отбивной молоток для мяса – массивный бочонок головки которого с одной стороны был увенчан плотными рядами острых пирамидальных выступов.