которые были равнодушны к проблемам потребителей спиртного. Куммулятивный эффект от одновременного дефицита алкоголя и сахара явственно показал населению страны, что новые руководители не справляются с управлением экономикой и повседневная жизнь при них становится хуже, чем при предшественниках.

Для реализации поставленных задач по переводу виноделия на производство винограда как ягоды, доступной для населения, требовалось 100 млн саженцев винограда для замены промышленных сортов на столовые. Требовалось огромное число новых холодильников и нового оборудования для изготовления из промышленных сортов виноградного сока, его транспортировки и хранения. Для озвученных планов увеличения продаж столового винограда требовалось наладить совершенно иные объемы производства тары, обустроить хранилища и купить (построить) рефрижераторы для перевозки. Требовалась валюта на перестройку целой отрасли под новые задачи[1135].

На этом фоне с 1988–1989 годов руководству страны пришлось восстанавливать производство алкоголя и считать убытки. По словам Виктора Семенова, они были таковы:

По расчетам Минфина, потери государства от проведения антиалкогольной кампании за 1985–1989 годы составили 28,9 млрд рублей, в том числе от недопоступления налога с оборота — 20,8, от переработки виноматериалов на кормовые дрожжи — 4,7, дополнительной закупки сахара по импорту — 1,2, непроизводительных затрат по раскорчевке виноградников — 1,9 и от боя бутылок — 0,3 млрд рублей[1136].

«Трудовой коллектив» как новый субъект экономической политики

Используемый Горбачевым в речи на апрельском пленуме 1985 года термин «трудовые коллективы» был не случаен. В отличие от всех реформистов 1970-х, которые видели в качестве ключевого субъекта экономического процесса директора предприятия (о чем неоднократно писалось выше), Горбачев в таком качестве видел «трудовой коллектив» предприятия, который вскоре по его инициативе обретет право выбора директора, что будет являться абсолютно новым словом в советской практике и предсказуемо обрушит вертикаль управления промышленностью, способствует приходу как «сильных фигур», так и откровенных авантюристов и последующей приватизации предприятий в их интересах.

Идея рабочего самоуправления на предприятиях была одной из базовых у большевиков и первой среди лозунгов октябрьского переворота — «Заводы рабочим». В период военного коммунизма «фабзавкомы» и другие формы «рабочего самоуправления» действительно функционировали для того, чтобы сбросить или контролировать заводскую администрацию под руководством большевистской партии. Потом, правда, оказалось, что заводам для выпуска массовой продукции нужны нормальные администраторы, а не безответственный совет. Но в титовской Югославии 1950-х практика «рабочих советов» успешно возродилась. Так у прогрессивных марксистов в СССР появились надежды на реализацию политически и социально яркого лозунга. Например, идею создания «рабочих советов» на предприятиях благожелательно обсуждал еще Хрущев в узкой аудитории Президиума ЦК КПСС в 1962 году[1137]. Однако тогда в СССР дело дальше не пошло. Но как говорилось в пятой части, и для Андропова, и для Косолапова, прямо ощущавших себя «большевиками» и продолжателями «революции», идея казалась значимой и реалистичной.

В принципе, в СССР существовала практика, когда трудовой коллектив мог повлиять на то, будет некая фигура директором (далее) или нет. Партийная организация предприятия могла принять решение о том, что директор не выбирается в президиум очередной заводской партконференции, обсудить там его действия и потребовать от вышестоящих партийных инстанций (которые официально присылали директора при поддержке министерства) его замены. Так, в снятом в 1957 году очень популярном фильме «Случай на шахте 8» шахтеры-коммунисты изгоняют из президиума партийного собрания своего легендарного, но очерствевшего и зарвавшегося директора, а потом под руководством секретаря парткома подвергают его разгромной критике, которая должна быть продолжена на заседании бюро райкома.

Не сказать, чтобы это случалось часто, но Горбачев по своему опыту знал как минимум об одном подобном реальном случае, который произошел на крупном нефтеперерабатывающем заводе в Невинномысске Ставропольского края в 1966 году. Будущий генсек в это время был заведующим отделом партийных органов крайкома и по должности обязан был заниматься урегулированием этого конфликта[1138].

Так что оглашенное Горбачевым в 1985 году право «трудового коллектива» на выбор директора расширяло уже существующую практику. Если раньше повлиять на ситуацию могли те 10–25 % трудового коллектива, которые были членами партии и потому участвовали в партийном собрании, то теперь это право распространялось на всех сотрудников.

Однако что заставило самого Горбачева поддержать идею о рабочих советах, которая не имела на самом деле четкой концептуализации в советской политической элите? Репродуцировал ли лично Михаил Сергеевич некритически перенятый югославский опыт, известный московским либерально настроенным студентам гуманитарных вузов 1950-х[1139]? Воспроизводил ли он невинномысскую историю в расширенном масштабе? Хотел ли он руками рабочих свергнуть консервативную часть советских директоров, чтобы укрепить влияние центральных партийных органов через голову местных? Или же, возможно, вообще представлял идеальное предприятие как хорошо знакомый ему с детства колхоз, которым руководил его любимый дед, где состоялась его подростковая социализация и были достигнуты первые реальные успехи[1140]?

На практике именно колхоз был тем вариантом советского трудового коллектива, где вообще были возможны выборы руководителя. В своих мемуарах Горбачев приводит несколько «историй успеха» председателей колхозов Ставрополья, основное мотто которых — колхоз может стать эффективным и богатым, если председатель может договориться с людьми и, попробовав разные инновации, найти наиболее эффективную для своего села[1141].

Подобные идеи отстаивал в 1960-е годы публицист Геннадий Лисичкин, который в 1950-е сам был председателем колхоза, затем стал экономическим публицистом, а при Горбачеве был народным депутатом СССР. Один из его близких друзей с юношеских лет (и начальников в 1960–1980-е годы) интерпретирует его тексты следующим образом:

В своих статьях он отстаивал право колхозов и совхозов вести дело не по единым для всех нормативам и срокам работ, а по здравому смыслу и хозяйственной выгоде. <…> И зачем тогда был нужен рынок: чтобы все можно было просто продать и купить без всяких лимитов и разнарядок. Естественно, рынок по-лисичкински… …существовать был должен только вторым номером при плане, который переняли у СССР все цивилизованные страны мира[1142].

В 1963–1966 годах Лисичкин занимал должность редактора отдела сельского хозяйства в «Известиях». В Ставропольском крае он имел своего активного последователя — Иннокентия Баракова, главу одного из районных управлений сельского хозяйства. Тот в духе «косыгинских реформ» (и тезисов Лисичкина) дал возможность колхозам распоряжаться продажей произведенной продукции, за что в 1967 году и поплатился должностью. Более того, ставропольское краевое начальство решило использовать этот случай для публичной критики Лисичкина, подготовив и опубликовав соответствующую статью в центральном издании «Сельская жизнь»[1143]. Это была не первая статья в этом издании с критикой Лисичкина, и тот и годы спустя не сомневался, что за кампанией