– За что я так люблю тебя? Ты вливаешь в мои жилы тот жидкий огонь, которого не давал мне никто до тебя. Скажи мне свою тайну. Ты колдунья?

– Я – это просто я, – сказала, смеясь, Катрин.

Но Филипп уже вновь был серьезен. Он смотрел на нее с уважением, в задумчивости.

– Да, это правда. Этим все сказано. Ты – это ты… Исключительное существо, наполовину женщина, наполовину богиня… редкое и бесценное сочетание. Чтобы завоевать его, целые армии могли бы воевать друг с другом. Когда-то уже существовала такая женщина. Десять лет два народа убивали друг друга, потому что она покинула одного из них ради другого. Великая столица была сожжена, погибли тысячи воинов, чтобы брошенный супруг вновь обрел свою собственность. Ее звали Елена… Она была белокура, как и ты, но, конечно, хуже тебя… Ни одна другая женщина в мире, даже наша праматерь Ева, не имела таких волос, как у тебя… Мое золотое руно!

– Какое красивое название! – воскликнула Катрин. – Что оно означает?

Филипп притянул ее к себе и закрыл ей рот поцелуем.

– Это из античной истории. Я когда-нибудь расскажу тебе…

– А почему не сейчас?

– Угадай… – сказал он, смеясь.

Теперь в комнате раздавался только треск горевших поленьев, а Катрин и Филипп вновь забыли о внешнем мире.

Когда она сказала ему, что ждет ребенка, он на мгновение онемел от удивления, а потом выказал неуемную радость, благодаря ее за редкий подарок.

– Ты избавляешь меня от угрызений совести! – закричал он. – Мне было стыдно, что я позвал тебя сюда в тот самый вечер, когда моя мать… Но эта новая жизнь, о которой ты мне сказала, искупает мою вину. Ребенок… Ведь у нас будет сын, правда?

– Я сделаю все, что смогу, – ответила со смехом Катрин. – Ты счастлив?

– И ты еще спрашиваешь!

Он спрыгнул с кровати, взял с буфета два золотых кубка, наполнил их вином и протянул один Катрин.

– Это мальвазия! Выпьем за нашего ребенка!

Он поднял свой кубок, залпом выпил и снова лег, глядя, как Катрин пьет вино маленькими глотками.

– Ты похожа на кошку перед горшком сметаны, – сказал он, наклоняясь, чтобы слизнуть каплю вина с голой шеи Катрин. – А теперь скажи, чем я могу хоть немного отплатить тебе за эту радость?

Он снова прижал ее к своей груди. Катрин слышала, как бьется сердце любовника. Но ее собственное билось сильнее. Момент наступил… она и так ждала слишком долго. Она чуть было не забыла в восторгах этой ночи об отчаянии Одетты. Еще теснее прижавшись щекой к телу Филиппа, она прошептала:

– Я… я хочу кое-что у тебя попросить.

– Говори скорее… я заранее на все согласен.

Она приподнялась, положила ладонь на губы герцога, грустно покачав головой:

– Не обещай ничего так быстро! Тебе наверняка не понравится то, что я тебе сейчас скажу. Может быть, ты даже рассердишься…

Она ждала реакции на свои слова, и ее беспокойство только возросло, когда она увидела, что Филипп смеется.

– Нечего смеяться, уверяю тебя, – сказала Катрин, смутно волнуясь.

– Как раз наоборот, потому что я могу сам тебе сказать, о чем ты хочешь меня попросить! Спорим… на поцелуй, что я знаю, чего ты хочешь!

– Но этого не может быть!

– Может, говорю тебе! Достаточно просто хорошо тебя знать. У тебя всегда припрятана какая-нибудь «невозможная» милость, о которой ты хочешь меня попросить. Неужели ты думаешь, что я не знаю о твоей дружбе с этой дурочкой Одеттой де Шандивер? У меня хорошие осведомители, прекрасная моя госпожа.

– Так что же? – спросила Катрин, у которой вдруг перехватило дыхание. – Что герцог Бургундский может сделать с заговорщиками?

– Герцог Бургундский ничего с ними не сделает, чтобы не заставлять плакать мои любимые прекрасные глаза. Девушка, монах и торговец могут убираться прочь, пусть их повесят где-нибудь в другом месте. Их освободят… но я буду вынужден выслать их, я не могу иначе. Твоя Одетта должна будет покинуть Бургундию. Она поедет в Савойю, и ее там где-нибудь приютят. Монах вернется в свой монастырь в Мон-Бевре, и ему будет запрещено пересекать наши границы, а торговец вернется в Женеву. Ты довольна?

– О! – закричала Катрин, которую переполняла благодарность. Ее глаза блестели, как звезды. – О да!

– Тогда напоминаю тебе, что ты проиграла пари. Ты должна мне поцелуй, потому что я угадал. Так что плати теперь!

И Катрин заплатила с таким пылом и страстью, что Филипп был полностью удовлетворен.

В монастыре Сент-Этьенн уже давно отзвонили к заутрене, когда Катрин, сопровождаемая своими немыми телохранителями, вернулась домой. Ночь была темнее чернил, и холод сковывал лицо под меховым капюшоном, но радость, переполнявшая ее, хорошо грела. Она знала, что утром Одетту освободят из заключения и она сможет приютить ее у себя на сутки, чтобы передать затем страже, которая довезет ее до границы Бургундии. В изгнании не было ничего ужасного, потому что молодая женщина поклялась себе, что ее подруга и монах получат от нее все и не узнают нужды…

Она очень устала: сначала был долгий день погребальных церемоний, а потом ночь любви – было от чего устать и более сильному человеку. Но, торопясь в свой дом, где было тепло, Катрин с удовольствием думала о мягкой кровати с нежными простынями. Ей было очень хорошо, несмотря на беременность, такой беспечной и счастливой она не чувствовала себя с самого Рождества. Она была уверена, что будет спать как младенец.

Вернувшись в свою комнату, она мгновенно разделась и нырнула в постель, которую внезапно разбуженная Перрина поторопилась взбить, пока Катрин раздевалась. В доме все было спокойно. Не слышалось ни малейшего звука.

– Не давай мне завтра спать слишком долго, – попросила Катрин служанку. – Я должна буду пойти в тюрьму, чтобы забрать там Одетту. А я так устала, что могу проспать до вечера.

Перрина пообещала и с поклоном удалилась. За шелковым балдахином Катрин погрузилась в глубокий сон.

Из счастливого забытья она была вырвана странным и грубым образом. Чьи-то руки схватили ее за руки и за ноги, подняли и понесли. Ее глаза, еще затуманенные сном, различали в серых сумерках занимавшегося дня темные смутные силуэты. Она с трудом узнавала свою комнату, которую, казалось, наполнили призраки. Эти призраки действовали совершенно бесшумно, и это только усиливало ощущение кошмара.

Катрин хотела закричать, чтобы избавиться от наваждения. Но ни один звук не сорвался с ее губ, и не потому, что удивительная беспомощность овладела ею из-за странного сна, а потому, что чья-то рука зажала ей рот. Она поняла, что не спит и что ее действительно похищают. Но кто? Все эти тени были в масках… Другие грубые руки с головой завернули ее в одеяло. Испуганную молодую женщину накрыла удушающая темнота.

Она различила слабый шепот, а потом ее унесли. Мысленно она пыталась проследить путь, по которому ее тащили: галерея, лестница, ступенька за ступенькой. Два человека, которые ее несли, обращались с ней без церемоний, как с корзинкой. Она не могла кричать, потому что ей заткнули рот. Резкий порыв холодного ветра помог ей понять, что они уже на улице. Все было более чем реально, но она не могла избавиться от ощущения, что это какой-то абсурдный сон. Как могли ее похитить из этого дома, где было полно народу? Перрина, Гарен, Абу и немые стражи… Там же был Тьерселен, а ее просто унесли, как мешок, и никто ничего не сказал…