благоустроенном доме, который только планировался к постройке.

Въехал я в этот домик: сельский быт мне привычен, освоился и с сентября стал учительствовать историю в старших классах.

Дело молодое, жил я один и образовалась у нас компания таких же молодых и одиноких учителей и врачей, был даже один офицер милиции.

На выходные мы, обычно, собирались у кого-нибудь, немного выпивали и шли в кино или в клуб: на танцы, на заезжих артистов или на самодеятельность.

Конечно, в институте у меня было несколько любовных историй, но городские девушки слишком бойкие и охотно идут в постель, что мне не нравилось и мы быстро расставались, не задев души. Здесь такие связи были невозможны по авторитету учителя – потому у меня никого и не было.

Однажды, в клубе, на танцах, меня пригласила девушка на дамский вальс: обычная с виду, простой русской красотой. Разговорились, она жила в общежитии и работала помощником прораба после окончания строительного техникума.

Мне с ней было легко и просто и мы начали встречаться в клубе или вместе ходили в кино, но она предупредила, чтобы на эти встречи я приходил без запаха спиртного, что я и сделал – выпивать меня тогда не тянуло, не то что сейчас.

Встречались мы месяца два, а потом она сказала, что я ей нравлюсь и она согласна выйти за меня замуж – если я не против. Так мы и поженились по её предложению, и я никогда об этом не жалел и не жалею.

Бывает, что один человек чувствует другого, как продолжение себя самого: не надо слов и поступков – понимание друг друга происходит само собой. Так было и у нас с женой: Наденькой – Надеждой.

Вскоре родилась дочь, а через три года и сын, нам стало тесно в нашем домике, а учительский дом всё ещё строился. Мне давали квартиру на втором этаже в доме без удобств, но жена предложила самим построить дом на нашем участке, а все строительные работы она берет на себя.

Построили дом за три года и зажили лучше прежнего, пока не наступило нынешнее окаянное время. У русского писателя Ивана Бунина, дворянина, есть опус под названием «Окаянное время», где он описывает страдания помещиков и прочих захребетников, лишившихся в результате революции своих привилегий, капиталов и беззаботной жизни.

Таких, в царской России было менее 10% населения. Сейчас их потомкам удалось совершить контрреволюцию и лишить благополучной жизни уже 90% населения бывшей страны – СССР: вот, по– моему, настоящее окаянное время!

Моя Наденька стала безработной, что-то в ней сломалось внутри и она тихо угасла, прямо у меня на руках, попросив, напоследок, не дать пропасть детям, что я обещал, но выполнить не сумел.

Оказалось, что вся семья наша держалась не ней. Не помню случая, чтобы мы поссорились или размолвились: любое начало конфликта она гасила своей уступчивостью или лаской и со мною и с детьми. После её ухода я погоревал, утешаясь вином, а когда опомнился – было поздно: дети взяли с меня пример и стали выпивать от нищеты и безработицы, я не смог им помочь и, в итоге, оказался здесь.

Жена была единственной, по настоящему моей, женщиной: ближе отца и матери и, конечно, я бы не сидел здесь, проклиная себя, если бы она не умерла,– закончил свою исповедь Учитель и с тоской посмотрел в окно, за которым продолжался сильный ливень, очищая город от грязи, как он, только что, очистил свою душу признанием в верности своей умершей жене.

Слушатели помолчали: каждый вспоминал свою жизнь, пытаясь отыскать в памяти ту женщину, которая более других повлияла на его судьбу или же, мимолетно прошла, оставив после себя горечь сожаления об утрате.

Наконец, Иванов, прервал затянувшееся молчание словами: – Ничего, Максимыч, жизнь всё смоет: и хорошее и плохое, как этот дождь за окном смывает пыль и очищает воздух. Возьми свой стакан и мы все выпьем за твою жену – пусть земля ей будет пухом!

Он налил из бутыли всем понемногу и бомжи выпили за незнакомую им женщину Учителя, о которой он рассказал только что много хорошего, а Иванов продолжал, – если не против, то я расскажу о своих женщинах по жизни, тем более, что и говорить-то не о чем.

Вы все здесь с высшим образованием – значит, интеллигенты: вот и разводите нюни, вспоминая о прошедшей жизни. Я – рабочий, начал работать с 16-ти лет, слесарем на заводе и продолжал эту работу много лет, пока демократы не разрушили завод и не выгнали меня прочь.

Мне некогда и незачем было искать женщину со смыслом для своей жизни. Баба, она и есть баба: со смыслом или без. Если она не стерва какая-нибудь, то бабе нужен мужик, дом и ребенок – чтобы жить хорошо, а всякие там чувства и любовь только в книгах, которые пишут сопливые бабострадатели и бездельники.

Посмотрел бы я на них и их чувства к женщине, после рабочей смены за верстаком или станком, за баранкой авто или на стройке – тогда им будет не до женщин: присесть бы и отдохнуть – вот и все мысли и чувства.

Женщина, конечно, нужна мужику, особенно по молодости, когда сил хватает и на работу и на бабу. Так и я: про любовь смотрел в кино, а по жизни нашел в соседнем цеху девчонку – маляршу, познакомились в обеденный перерыв в столовой, потом вместе на работу и с работы.

Ходили в кино, на танцы – так и завязалось. Поженились – завод дал комнату, потому что оба мы жили в общежитиях. Родилась дочь, я ещё и тёщу прописал к себе и получил от завода трехкомнатную квартиру – бесплатно, так что мне грех обижаться на советскую власть: жаль ума у нас, рабочих, не хватило защитить эту власть, когда всякие демократы начали её рушить. Придавить надо было гадов, и все дела – не сидел бы здесь с вами, а продолжал спокойно работать на заводе.

Моя Машка была женщина спокойная, без истерик и чистоплотная: обычно, в выходные дни мы обедали с вином, потом она меня загоняла в ванную, сама мылась и после в кровать – вот и вся любовь.

Жаль, жена умерла рано: видимо надышалась краски на своей работе – вот и заболела. Остался я один, тещу бог ещё раньше прибрал, выпивать стал, а надо было подыскать себе новую подругу жизни – может и не пропил бы квартиру.

Я