Половина тела освобождена от некогда белых бинтов, дело идет на лад.

Винсент начинает тянуть сам, отталкивает руки старшего брата.

– Я сам размотаю.

Так же методично, как заматывался, он разматывается, сбрасывает потерявшие белизну бинты извивающейся кучей на пол.

Лео улыбается. Тому, что и есть жизнь.

И он совершенно убежден в собственной правоте.

И не фиг им было собирать сумки, чтобы ехать в другую семью на два месяца – я же сам могу со всем разобраться, я обещал. И с этим, и вообще со всем, что случится. Все можно устроить, если подумать как следует. Все спланировать. И сделать не так, как ждут от тебя другие.

Он смотрит на Винсента, который сидит рядом с ним, без бинтов. На мамину спальню со шкафом, скрывающим сумку, где больше тридцати тысяч крон. На Феликса, который поймет, когда подрастет, что чтобы вплести золотую нить, иногда приходится сначала вплетать черную. И что его старший брат именно это имел в виду, когда говорил «такого больше не будет». Если это произойдет снова, то не раньше чем через несколько лет. А если это «снова» произойдет снова – то тоже через много лет.

Вот о чем думает Лео, сидя на полу детской, бок о бок с младшими братьями.

Он еще не знает, что эти осенние дни, когда он много позже будет вспоминать их, навсегда останутся для него днями счастья.