- Если они вывезли контейнеры с завода, разве сделка еще не состоялась?

- Нет. По условиям договора, право собственности переходит к покупателю при погрузке в самолет. Они облапошили моего сына, повесив на него все риски на нашей территории.

- Какие нехорошие миротворцы, - Моргот цыкнул зубом.

В это время Бублик, вручив мне чашку на блюдце, открыл передо мной дверь в каморку.

- Вот. Чай, - сказал я и поставил чашку на письменный стол. Моргот сидел на кровати, а Кошев - на стуле за столом.

- Спасибо, мальчик, - сказал Кошев вежливо, но равнодушно.

- Килька, я не понял: а мне? - спросил Моргот.

- Ты же сказал - дяденьке! - искренне возмутился я.

- Мало ли что я сказал. И где сахар?

- В чашке, где же еще! - фыркнул я. - Не на блюдце же его сыпать!

- Действительно, - качнул головой Моргот и, посмотрев на Кошева, пояснил: - Сахар - в чашке.

- Благодарю, - кивнул Кошев, взявшись за ложечку. - Откуда у вас эти дети? Они ваши родственники?

- Не ваше дело.

- Простите. Меня это не касается, я спросил из любопытства.

Бублик уже тащил чашку для Моргота, и я не стал сразу закрывать дверь.

- Вы на чем-то остановились, - помог Моргот, но Кошев лишь подозрительно посмотрел на меня и медленно отхлебнул чай. Он так и не продолжил, пока мы не закрыли дверь.

- Я остановился на том, что контейнеры - в аэропорту, на грузовом складе. Между бетонной оградой и двухэтажным зданием службы энергоснабжения. Это здание закрывает их от посторонних взглядов с трех сторон, оно построено буквой «П». Бетонная ограда имеет высоту три метра, на ней установлена сигнализация. Кроме того, на территории аэропорта несколько степеней защиты. Бетонная ограда может помешать вывезти контейнеры, но не взорвать. Ее толщина - не более десяти сантиметров.

- А что, вы сами их взорвать не можете? Если это так просто? - перебил Моргот.

- Я не террорист, я деловой человек, - ответил Кошев.

- А я террорист, по-вашему? У меня тут склад тротила?

- Я не говорю, что это должны сделать вы. Я всего лишь прошу передать этот план тем, кто может это организовать.

- Замечательно, - усмехнулся Моргот. - Просто потрясающе! Вы и Стасе Серпенке не предлагали украсть документы. Правда? Не предлагали? Она сама отчего-то решила, что должна это сделать. Убирайтесь вон, господин Кошев. Простите, товарищ Кошев. Убирайтесь вон. Оставляйте здесь свою бумажку и катитесь на все четыре стороны. Считайте, что долг перед Родиной вы выполнили целиком. Ложась сегодня спать, не забудьте себе напомнить: «Я сделал все, что в моих силах». Слышите? Вы - великий человек и великий управленец. Я восхищаюсь вашей способностью чужими руками таскать каштаны из огня!

Моргот говорил это не очень громко, он не кричал, но, когда открылась дверь, я увидел его перекошенное лицо, покрасневшее, с капельками пота на лбу и вокруг носа.

Кошев ушел с чувством собственного достоинства, попрощался перед выходом, надев шляпу, на что Моргот крикнул ему вслед:

- Сынуле привет передавай!

- Я действительно сделал все, что в моих силах, - Кошев оглянулся на пороге и кивнул.

Моргот хлопнул дверью каморки, и мы услышали, как он упал на кровать.

Я тогда не понимал, что этим разговором Кошев его убил. Так же верно убил, как заставил Стасю Серпенку забрать документы из своего сейфа.

Моргот валялся на кровати примерно час, а потом надел кеды и ушел.

- Я позвонил Сенко, хотя я знал, что услышу, - Моргот затягивается и смотрит на меня сузив глаза. - Конечно, по телефону мы этого не обсуждали, я приехал, он меня встретил очень… тепло… Пытался расспрашивать, предлагал выпить. Я послал его подальше и ушел. У него тоже никого не было для связи, только Макс. Я думаю, потом бы связь с ним наладили, прошло ведь всего четыре дня. Но я не знал, сколько времени им для этого потребуется. Я пошел посмотреть на этот грузовой склад: на подъезды, подходы, сигнализацию. Подъезда не было, асфальт сворачивал метрах в пятидесяти от забора и дальше огибал территорию по кругу. Но обочина переходила в ровное поле. Что-то вроде пустой полосы перед колючей проволокой. Нашел я этот домик буквой «П», он там был такой один.

У него дрожит рука, и он снова затягивается.

- А потом?

- А потом поехал искать подходящую заправку.

- Моргот, ладно, не надо, не рассказывай, - мне тяжело на него смотреть.

- Да нет, Килька, все нормально. Чего ты нервничаешь?

- Ты ведь понял, что он тобой манипулирует. Скажи мне: почему ты это сделал? Почему?

- Килька, я сто раз повторял: я не знаю. То, что он мной пытается управлять, я понял, как только он завел речь о Максе. Он хотел меня напугать, и он меня напугал. Ты можешь себе представить, что бы со мной сделали в военной полиции, если бы я сказал им все, как есть? Что я не знал никого, кроме Макса? Да мне бы никто не поверил! Ни денег, ни документов, чтобы уехать, у меня не было. Я бы, конечно, нашел вариант, нет вопросов. У меня была сотня выходов, можешь мне поверить, я все их перебрал! Я не хотел!

- Почему?

- Потому что. Потому что убили Макса. Потому что я ненавидел Кошева. Младшего, разумеется. Потому что я их всех ненавидел, - он затягивается, чтобы удлинить паузу. - Потому что никто бы этого не сделал, кроме меня.

- Ты что-то говорил о национальной гордости? - спрашиваю я серьезно.

- Килька, не смейся надо мной. У меня было счастливое детство. Кошев нажал на все кнопки, на которые мог. Я не знаю, понял он или нет, какая из них сработала. Когда он уходил, у меня было ощущение, что он меня бросил. Что он свалил на меня свою ответственность, он оставил меня самостоятельно думать, что теперь делать. Без помощи вообще. Я был один, понимаешь?

- А Сенко?

- У Сенко кладовка была завалена книжками, а не боеприпасами. Я примерно прикинул, взрыв какой силы нужен, чтобы наверняка разнести это к чертям собачьим. Получалось не так много для Сопротивления, но и немало для человека, который нужные компоненты будет покупать в аптеке или в магазине. Максимум, на что я был способен, - это сделать бомбочку из нитроглицерина или йодистого азота. Это так, из школьных воспоминаний. Думаю, я бы подорвался еще в подвале. Даже баллона с ацетиленом - и то не хватило бы. Я ничего в этом толком не смыслил, я немного знал химию, но все это было детство, такое детство!

- Ну неужели ты не мог придумать что-нибудь поинтересней?

- Не мог! Я не знаю, о чем я тогда думал! Я был не в себе, я после полиции вообще не мог соображать нормально. Меня кидало от апатии к истерике и обратно. Они что-то сделали со мной, я то хихикал, как дурачок, то смотрел в одну точку. Макса убили, я знал, что он сделает что-нибудь такое, знал, и я его не остановил! Я смотрел, как он уходит, и знал, что больше его не увижу. А мне тогда так весело было! И я его не остановил!