Инга перестала дышать. Ей захотелось, как это показывают в мультиках, протереть себе кулаками глаза. Она приблизила фотографию. Сомнений не оставалось: это был Илья, и он смеялся. Фотограф подловил его в тот самый момент, когда он закатывал рукава таким хорошо знакомым Инге жестом. Но откуда он там взялся?! Этого просто не могло быть. Легче было бы поверить, что кто-то пытается свести ее с ума, подменяя фотографии в ленте, чем в то, что Илья своими ногами пришел в ту же студию и из того же кресла дал интервью Маргарите Арефьевой.

Инга торопливо, как будто каждая секунда промедления и правда угрожала ее рассудку, открыла пост и стала читать:

«Этот выпуск я задумала давно. Хотела поговорить с женщинами, которые столкнулись с домогательствами на работе, о том, как они справляются с этим. Больше двух месяцев я искала героинь и записывала с ними интервью. Материала было уже достаточно, передача складывалась, но я все чего-то ждала. Мне казалось, что этой истории не хватает главного голоса.

Потом на весь фейсбук прогремел рассказ Инги Соловьевой, которая обвинила своего начальника Илью Бурматова в харассменте и систематической травле, которой подверглась, когда отказала ему. Я связалась с Ингой, и она моментально согласилась поговорить. Это интервью должно было выйти сегодня.

Но не вышло. Потому что история получила неожиданный поворот, а вместе с ней – и эта программа. Начальник Соловьевой, тот самый, которого она обвинила в домогательствах, спустя неделю молчания написал ответный пост, где рассказал свою версию событий. Внутреннее расследование, которое проводила компания, закончилось признанием его невиновности. Я захотела разобраться в том, что же там на самом деле произошло.

Этот выпуск – про «новую этику», которая в равной степени может покарать виноватых и невинных.

Спасибо Илье Бурматову за интересный разговор. Ссылка в сторис».

Первый и самый залайканный комментарий под постом принадлежал Илье:

«Маргарита, спасибо за приглашение и за искреннее желание разобраться в проблеме. Вы очень интересный собеседник».

Маргарита ответила: «Это вам спасибо за откровенность и взвешенность. Такое встречается редко».

Инга встала со стула и пошатнулась – пол под ногами поплыл. Очень осторожно, словно она была из хрусталя, Инга понесла себя по офису. Дойдя до туалета, открыла дверь и отстраненно отметила свое везение – внутри никого не оказалось.

Запершись в кабинке, Инга уже привычно уселась на крышку унитаза и перешла по ссылке в профиле Маргариты.

Интервью с Бурматовым вышло час назад, но под ним было уже почти сто пятьдесят тысяч просмотров – цифры для Инги столь немыслимые, что она не могла их до конца осознать. Сто пятьдесят тысяч незнакомых ей людей нажали на кнопку и посмотрели хотя бы несколько секунд видео, где Илья рассказывал об их отношениях. Сто пятьдесят тысяч – это в шестьдесят раз больше, чем прочитали ее первый пост в фейсбуке, популярность которого кружила Инге голову. Это население какого-нибудь подмосковного города. Столько человек просто не вмещалось у нее в голове.

Она ткнула по экрану, открыв видео в случайном месте:

– Я действительно был не фанатом идеи, что мы начнем появляться вместе на публике. Инга хотела. Мне кажется, с ее стороны это был некий род хвастовства. Мне он был чужд.

Чужд – а теперь Илья рассказывает об этом на сто пятьдесят тысяч человек. Инга ткнула в другое место.

– Разве вы сами не понимали, что отношения между начальником и подчиненной неэтичны?

– Я был влюблен. По уши, как в школе. Если бы это было не так, я бы, конечно, сдержался. Так что ответ на ваш вопрос – да, понимал. И все равно ничего не мог с собой поделать.

Еще щелчок по экрану:

– …до этого отношения с подчиненными?

– Нет, никогда.

Еще щелчок – и Инга остолбенела. На этот раз на экране была она – в том же самом кресле, в той же самой студии:

– Понимаете, это было как по учебнику: он то приставал ко мне, то отталкивал. И я не понимала, что хуже. Быть с ним я категорически не хотела, но когда он переставал меня замечать, то это отражалось на работе, на атмосфере в отделе. И я думала: да что угодно лучше, чем полный игнор.

У Инги так громыхало сердце, что она даже слова разбирала с трудом. До сих пор она была уверена, что тогда на интервью говорила искренне, проникновенно, но сейчас отчетливо видела самодовольство, написанное у нее на лице. Голос был тоненький, писклявый, совсем не такой, каким она привыкла его слышать.

Кадр с ней замер, а потом сместился вбок. В освободившемся окошке появился Илья, который сказал:

– Я видел, что Инга ко мне неравнодушна, и старался избегать ее, не оставаться наедине. Понимал, что это может спровоцировать всплеск чувств, и надеялся, что если я этого не допущу, то мы оба остынем.

Инга хотела промотать интервью, но пальцы не слушались. Она все никак не могла попасть по бегунку внизу экрана. Когда ей все-таки удалось и перед ней замелькали кадры, оказалось, что таких вставок было множество: интервью с Ильей то и дело перемежалось кадрами с нею.

Инга смотрела на телефон, не в силах поверить. Они нарезали ее слова и соединили их со словами Ильи. Как это возможно? Как они посмели?! Она никогда не соглашалась на такое!

Инга открыла телеграм и нашла в нем чат с продюсером Татьяной. Пальцы по-прежнему плохо слушались, мысли путались, сердце грохотало. «Вы не имели права использовать мое интервью в вашем выпуске. Вы даже не попробовали спросить у меня. Я могу подать на вас в суд», – написала она.

Татьяна раньше всегда моментально ей отвечала. На этот раз она долго не открывала сообщение, а когда прочла, то еще некоторое время молчала.

«Здравствуйте, Инга. Позвольте напомнить, что вы подписали согласие на использование вашего изображения и всех отснятых материалов на наше усмотрение. Вам прислать договор, чтобы вы его освежили в памяти?» – написала Татьяна.

Инга медленно сползла с унитаза и села на пол. Ей было плевать и на свое нарядное платье, и на то, что теперь ее могут увидеть в щель под дверью. Она явственно вспомнила, как Татьяна дает ей какую-то бумажку на подпись. «Это простая формальность, разрешение на использование видеоматериалов. Но вы же и так согласны?» – сказала она тогда и засмеялась. Инга засмеялась в ответ. Интервью закончилось пять минут назад, она была в эйфории.

Инга безвольно опустила руку с телефоном и слышала, как он клацнул по плиточному полу. Дверь кабинки была в десяти сантиметрах от ее носа, и Инга смотрела прямо на нее, но не видела.

Все было кончено. В другой ситуации она бы усмехнулась и обругала себя за пафос, но сейчас, пялясь на дверь, только повторяла с неожиданным садистским удовольствием: все кончено, все кончено. Эта мысль разливалась по телу как кипяток, но несла, как ни странно, облегчение. Раньше нужно было строить планы, бороться, переживать, теперь можно было хоть вечно сидеть на полу, уставившись на дверь, – для Инги за ней больше ничего не существовало.