Появилось новое окно под названием «Удалить», в котором выстроился список:

О Простое удаление

О Уничтожение

О Полное уничтожение

Хэйверзу были знакомы эти функции. «Простое удаление» означало обычное удаление из дисковой операционной системы, то есть файл удалялся, однако информация сохранялась на диске, и ее легко можно было восстановить. «Уничтожение» превращало информацию в набор нулей, и файл невозможно было восстановить. А при «полном уничтожении» поверх файла производилась тройная перезапись, в результате чего файл не подлежал восстановлению. В ноутбуке Стивенсона имелась последняя функция, и все же по какой-то причине Кэтрин Александер остановила свой выбор на обычном удалении. Почему?

Хэйверз нахмурился еще больше. Он снова посмотрел на день и время удаления файла «Тимбос» – 6.48. Он понял, что эти цифры не говорили ему ничего. Александер могла изменить время в компьютере, удалить файл и затем установить прежнее время. Удаление могло быть произведено когда угодно – возможно, задолго до того, как в аббатство прибыли агенты.

Если время удаления файла не соответствовало действительному и она выбрала обычное удаление, для того чтобы файл не был потерян, а затем инсценировала побег в последнюю минуту, «случайно» оставив компьютер, это могло значить только одно: она хотела, чтобы он нашел этот файл!

Внушить ему, что Тимбос, если такой вообще существовал, находился в Африке.

Злясь на себя – как он мог попасться на эту нехитрую уловку? – он вернулся к файлу и принялся искать дневник, о котором говорил Стивенсон и в котором он записал имя своего убийцы. Дневник отсутствовал. Майлз был уверен, что этот файл Кэтрин Александер наверняка удалила так, что он не подлежал восстановлению. Однако он был готов поспорить, что перед удалением она сохранила файл на своей дискете.

Она снова обвела его вокруг пальца. Свитки продолжали находиться у нее, как и дневник, бросающий тень на его имя. Майлз снова не знал, куда подевалась эта женщина.

ФБР допросили настоятельницу и отца Гарибальди. Оба заявили, что не знают, в каком направлении скрылась Александер. Она не оставила за собой никаких подсказок, если не считать ноутбука, который теперь не представлял для Майлза никакой ценности.

Встав из-за стола и шагая по комнате, Хэйверз принялся обдумывать дальнейший план действий. В этот момент компьютер издал предупреждающий сигнал, сообщающий, что в данный момент факсимильный аппарат принимает сообщение. Майлз подошел к факсу как раз в тот момент, когда машина закончила печатать документ. Он увидел, что это был перевод Папациана из Каира, внизу которого Папациан написал, что требует дополнительной суммы денег. Майлз проигнорировал последние строки.

Перед Хэйверзом лежал перевод текста шестого свитка. Папациану потребовалось больше времени для перевода последней рукописи, поскольку этот документ сохранился плохо, кроме того, нечеткой была сама фотография. Кэтрин Александер, видимо, настолько торопилась сфотографировать свитки, что последний снимок напечатала неаккуратно. С обратной стороны фотографии виднелась запись: «Шестой свиток, страница 12 из 13». Это была вторая фотография последней страницы истории Сабины, а значит, времени практически не оставалось. Если и в ней не содержалось разгадки, это могло означать только одно: Кэтрин Александер одержала победу.

Хэйверз бегло просмотрел перевод. Его взгляд остановился на середине текста. Майлз не мог поверить своим глазам и своей удаче – он прочел два слова: «Aquae Grani».

Что это? Город? Может быть, туда и отправилась Кэтрин Александер?

Вернувшись к компьютеру, он зашел в энциклопедию, встроенную в программу «Симитар», щелкнул на «Поиск», ввел «Aquae Grani» и нажал клавишу ввода.

– Посмотрим, что ты знаешь, – сказал он мгновение спустя с улыбкой. В энциклопедии предлагалась даже иллюстрация.

Шестой свиток

Наш новый дом находился у целебных источников, и Фрейда, ставшая теперь главой объединенного матриархального племени, пришла ко мне однажды и сказала, что я все еще молода, могу родить ребенка и непременно должна выйти замуж; что мне необходим защитник. Но она добавила, что, поскольку я не была девой, мои шансы на новый брак остаются ничтожно малы.

Она спросила своего сына, Сигизмунда, вдовца без детей, не возьмет ли он меня в жены. Он едва замечал меня, потому что постоянно размышлял об объединении племен и возвращении земель, с которых римляне их прогнали. Но желание матери было для него законом, и он согласился.

И каков же, Перпетуя, был мой ответ, если учесть, что я все еще надеялась на спасение? Но Фрейда была права: молодая незамужняя женщина вносила разлад в жизнь мужчин. И поскольку от моего решения зависела моя дальнейшая судьба и я заметила, что Сигизмунд редко бывал дома, я ответила согласием.

У германцев принято, чтобы не невеста обладала приданым, а жених. У них существует традиция дарить лошадь с уздой, щит и меч, поскольку эти предметы символизируют восхищение отвагой мужа и напоминают жене, что она должна делить с мужем тяжелый труд и опасность. Щит и меч, как рассказала мне Фрейда, передаются от матери к дочери, от дочери к внучке. Но я не собиралась заводить детей с Сигизмундом, как, впрочем, и он со мной. В день нашей свадьбы для нас устроили великий пир. Пиво лилось рекой. Ночью я пришла в дом Фрейды и принялась ждать мужа, но он не пришел.

Я продолжала жить у Фрейды и видела Сигизмунда лишь изредка.

Поскольку у племени отобрали земли, перешедшие от предков, эти люди были теперь бездомными и просили убежища, и Сигизмунд был их вождем. Я наблюдала за ним на собраниях совета, где он выступал с восхитительными речами. Он говорил: «Так же, как небеса принадлежат богам, земля принадлежит человеку. И незанятая земля может и должна быть населена!»

Он ездил на опасные территории для встречи с римским правителем, выступая от лица племени. До нас дошли слухи, что правитель предложил Сигизмунду заключить сделку и сохранить мир, пообещав землю лично Сигизмунду.

Нам сказали, что ответ моего мужа правителю был таков: «Может, нам и негде жить, но мы найдем, где умереть!» Он вернулся домой и начал собирать другие племена, чтобы снова выступить против римлян. Сигизмунд воодушевлял своих воинов, напоминая им о том, что во всех сражениях глаза побеждают первыми.

Раньше мне не случалось видеть войну. Да не увидят ее мои очи снова, дорогая Перпетуя.

Они сражались в лесах, и это было жуткое зрелище. Стоя у края поля битвы, жены и матери кричали мужчинам, чтобы те сражались еще храбрее. Слыша их крики и голоса детей, воины воодушевлялись и боролись еще яростнее. И когда я увидела храбрость Сигизмунда и его воинов, я почувствовала, что мое сердце растаяло. Они сражались с римлянами, но я была на стороне племени Фрейды. К тому моменту я прожила с ними уже три года; они спасли мне жизнь, приютили меня. Воинственный Сигизмунд был прекрасен: золотисто-рыжие волосы, железная хватка и отвага бога. Он на две головы был выше римлян; копья и стрелы, казалось, пролетают сквозь него, будто его заколдовали. Когда враг стал загонять его людей в болото, женщины поспешили к мужчинам, обнажив грудь, чтобы напомнить сыновьям и мужьям о судьбе, ожидавшей их в случае поражения, – о рабстве в Риме. На этот раз, Перпетуя, я стала кричать вместе с ними в надежде, что Сигизмунд услышит меня. Наши голоса ободрили воинов, и они ринулись в атаку.