class="p1">Практик. Что характерно, не один он такой. Более того, практически все так называемые «воспоминания» о крупных политиках на самом деле пересказ легенд и сплетен. Реальные участники важных политических событий рассказывают о чем угодно, только не о них.

Теоретик. Моска описывает правящее меньшинство как теоретический объект, основные особенности которого одинаковы во все времена и у всех народов (что позволяет избегать излишней конкретики). В качестве источника власти, позволяющего меньшинству навязывать свою волю большинству, он выделяет организованность[558]:

В действительности суверенная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неизбежна. Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организованно именно потому, что оно меньшинство. Сто человек, действуя согласованно, с общим пониманием дела, победят тысячу несогласных друг с другом людей, которые общаются только один на один [Моска, 1994, с. 189].

Но почему меньшинство (сотня людей) может организоваться, а большинство (тысяча, не говоря уже о миллионах) — нет? Моска вплотную подходит к еще одному открытию:

Можно согласиться с тем, что в борьбе между двумя обществами (caeter’s paribus) должно побеждать то, в котором его представители в целом будут обладать более сильным нравственным чувством и, следовательно, будут более едиными, проявят большее взаимное доверие, окажутся более способными на самопожертвование[559]. Но это исключение не спасает, а напротив, ведет к разрушению всей эволюционистской концепции, ибо, если в некотором обществе общий уровень нравственности оказывается выше, то вовсе не оттого, что выживают наиболее приспособленные. Более высокий уровень общественной морали невозможно объяснить ничем, кроме хорошей организации самого общества, которая складывается исторически [Моска, 1995, с. 135].

Для поддержания высокого уровня организации требуется соответствующий «уровень нравственности» (способности подчинять и подчиняться), присутствующий далеко не у каждого индивида. Меньшинство правит не только потому, что меньшему числу людей легче организоваться (пока миллион человек договорятся между собой, вечность кончится), оно правит еще и потому, что составляющие его люди умеют организовываться. Однако сформулировав эту мысль практически в явном виде, Моска останавливается[560] и поворачивает назад, к более традиционным критериям членства в правящем классе (таким как военная доблесть, богатство, место в религиозной или бюрократической иерархии и, конечно же, знатность происхождения). Тем самым он успешно обосновывает малую численность правящего класса (герои и богачи всегда наперечет), а вместе с ней и центральный пункт своей теории: правит всегда меньшинство, а следовательно, рационально мыслящий человек не должен воспринимать его правление как нечто несправедливое.

В то же время правдивое раскрытие причины, помогающей меньшинству оставаться у власти (лучшая организованность), совсем не в интересах этого меньшинства: того и гляди подданные сами захотят организоваться. Поэтому правящий класс и вырабатывает идеологию, ложную, но убедительную легенду, оправдывающую его пребывание у власти:

Политический класс никогда не утверждает свою власть только в виде фактического господства, а пытается придать ей моральную, а также юридическую санкцию, представив ее как неизбежное следствие из учений и верований, общепризнанных и общепринятых в руководимом им обществе… Эта юридическая и моральная база, на которую в любом обществе опирается господство политического класса, и является тем, что в одной работе мы называли политической формулой [Моска, 1995, с. 138].

Сам Моска скептически относился к таким формулам, полагая, что они служат исключительно для успокоения масс, но не должны приниматься за чистую монету самими представителями правящего класса:

Это заметил еще Спенсер, который писал, что божественное право короля было великим суеверием ушедших веков и что божественное право ассамблей, избираемых посредством народных выборов, — великое суеверие нашего века [Моска, 1995, с. 139].

Итак, во все времена и у всех народов правит меньшинство, умеющее выступать единым фронтом и объясняющее свое господство с помощью популярной — в массах идеологии[561]. Но это явно не одно и то же меньшинство[562], в каждой стране и каждой эпохе мы встречаем свой правящий класс. На протяжении большей части человеческой истории таким классом была аристократия (знать, феодалы):

Под феодальным государством мы понимаем такой тип политической организации, при котором все управленческие, а также экономические, судебно-административные и военные функции в обществе исполняются одновременно одними и теми же индивидами [Моска, 1995, с. 142–143].

Однако Моска развивает свою теорию не ради «открытия» того факта, что при феодализме правят феодалы. Изучение правящего класса приобретает смысл тогда и только тогда, когда этот класс отделяется от государственного устройства[563], когда на смену феодальной приходит бюрократическая организация общества:

Главная характерная особенность данного типа социальной организации состоит в том, что повсюду, где бы она ни имелась, центральные власти с помощью налогов изымали значительную часть социального продукта, которая в первую очередь служила поддержанию военной организации, а потом шла на удовлетворение запросов более или менее многочисленных гражданских служб. Поэтому общество оказывается тем более бюрократическим, чем больше в нем существует функционеров — чиновников, занятых исполнением публичных, то есть государственных функций и живущих благодаря жалованию от центрального правительства или от местных властей [Моска, 1995, с. 143].

В бюрократическом обществе ответ на вопрос «Кто правит?» далеко не столь очевиден, как в феодальном; именно здесь и обнаруживаются неожиданные различия между двумя республиками (США и Францией) и сходства между монархией и республикой (Италией и Францией). Формальное государственное устройство перестает быть надежным критерием для оценки государственной политики, и исследователю приходится идти дальше, разыскивая в каждом государстве его правящий класс.

Но коль скоро этот правящий класс сам пожелал спрятаться за «государственной машиной», как может увидеть его исследователь, не допущенный в узкий круг посвященных (в свой класс исследователь может быть допущен, но исследовать-то нужно правящие классы соседних государств)?! Да точно так же, как и сами эти посвященные, отвечает нам Моска: правящий класс не десантируется на землю в полном составе, а формируется постепенно, привлекая в свои ряды все новых и новых сторонников[564]. На этапе формирования каждый новый правящий класс обязательно будет открыто заявлять о себе, и притом делать это достаточно откровенно:

Однако это не означает, что любые политические формулы есть не что иное, как вульгарные шарлатанства, нарочно задуманные для того чтобы незаслуженно пользоваться повиновением масс, и очень ошибется тот, кто станет рассматривать их именно так. Правда состоит в том, что они отвечают действительной потребности человека, связанной с его социальной природой: управлять и чувствовать себя управляемым не только под действием материальной и интеллектуальной силы, но также благодаря действию морального принципа [Моска, 1995, с. 138–139].

Политические формулы создаются не только для обольщения широких масс, но и для консолидации (будущего) правящего класса вокруг его основателей. В седьмой