Одна из первых директив позволяла партизанам носить немецкую военную форму, поскольку это давало возможность отрядам «использовать в своих интересах слухи о действиях партизан». Никаких других особых указаний, предписывающих партизанам заниматься распространением слухов, не обнаружено. Но советские мемуары признают факт использования слухов для повышения престижа и усиления авторитета партизан в сознании населения.

Распространение партизанами слухов среди гражданского населения шло в двух основных направлениях: 1) слухи использовались в качестве замены или дополнения других видов пропаганды; 2) с их помощью сообщались сведения или «новости», которые советское и партизанское руководство не могло открыто поощрять или признавать публично. Основная трудность оценки приемов распространения и эффективности слухов обусловлена самой природой данного вида пропаганды. Никогда нельзя с полным основанием утверждать, что те или иные слухи, доходившие до немцев, распространялись именно партизанами, а не являлись просто повторением, часто в сильно искаженном виде, «новостей», услышанных или прочитанных кем-то из граждан. Даже там, где можно достоверно предположить, что источником слухов являлись партизаны, невозможно судить, были ли они результатом сознательно прилагаемых партизанским командованием усилий по их распространению среди гражданского населения или (как это часто происходило) являлись побочным продуктом случайной беседы партизана с кем-то из местных жителей, желавших получить сведения о последних событиях на фронте, зверствах немцев или по другим представлявшим интерес вопросам. Значительную часть основанной на слухах партизанской пропаганды следует считать продуктом общего для всех партизан стремления донести свое слово до населения, сделать его доступным для всех желающих (и нежелающих) слушать; другая ее существенная часть представляла собой повторение, разумеется в искаженном виде, заявлений, сделанных на митингах и лекциях, устраивавшихся партизанами для населения.

В особенности на ранних этапах партизанского движения, когда возможности для производства печатных материалов были ограниченны, слухи являлись простым и удобным средством пропаганды. По словам одного из партизанских командиров, «листовки – это дело непростое, и, в особенности находясь в движении, выпускать их было трудно, а устная агитация, личные контакты и беседы с людьми всегда были нам доступны. А что может быть эффективнее живого слова!»[254]

Ряд сведений позволяет предположить, что слухи были не просто отдушиной для проявления населением своего настроения, а являлись также целенаправленным орудием психологической войны, используемым советским руководством, и в частности партизанами. Одним из очевидных преимуществ слухов было удобство и быстрота их создания и распространения. В отличие от листовок они могли проникать и в те районы, где не было партизан, их распространение было сопряжено с меньшим риском, чем распространение листовок, а их эффективность подчас оказывалась значительно выше.

Отчасти распространением слухов занимались простые партизаны, отчасти это поручалось специальным агентам, часто использовавшим слухи наряду с более привычными средствами ведения психологической войны[255]. Вместе с тем городское подполье, действуя самостоятельно или совместно с партизанами, активно занималось распространением слухов[256]. И наконец, специальные агенты, засылаемые в разное время на оккупированную территорию, помимо прочего получали задание заниматься распространением сообщений, которые немцы называли «тенденциозным» изложением новостей. Но самым поразительным, что отличало распространение слухов от использования других средств пропаганды, являлось то, что даже антисоветские элементы, враждебно настроенные к партизанам, сами того не подозревая, являлись проводниками их пропаганды.

Следует провести различие между теми слухами, чье содержание, насколько это можно определить, соответствовало тематике печатной партизанской пропаганды, и слухами, использовавшими идеи и «новости», запрещенные в печатных средствах пропаганды.

Среди первых и наиболее широко распространенных можно выделить слухи, предсказывавшие быстрое поражение Германии и возвращение Красной армии, и слухи, преувеличивавшие победы и масштабы роста партизанского движения. Как уже отмечалось, советская пропаганда широко использовала эти темы по обе стороны фронта. Помимо этого, появление в периоды кризиса на фронте слухов о якобы имевшем место освобождении Красной армией городов, расположенных далеко за линией фронта, было рассчитано на то, чтобы сбить с толку и вызвать панику среди немцев и коллаборационистов.

Наиболее часто, что вполне естественно, такие слухи появлялись во время поражения немцев на подступах к Москве в период с декабря 1941 по январь 1942 года. К началу 1942 года появление слухов о тяжелых потерях немцев и их отступлении – при этом даже сообщалось об освобождении Смоленска, Харькова, Киева и Одессы – отмечалось практически во всех занятых немцами регионах[257].

Впоследствии тема «возвращения Красной армии» никогда не исчезала из распространяемых партизанами слухов, и это доставляло массу хлопот немцам, неоднократно отмечавшим, что такие слухи влияют на население настолько сильно, что оно теперь, в отличие от лета 1941 года, стремится помогать партизанам продовольствием и не информирует о них немецким властям. Сообщалось, что в ряде случаев сотрудничавшие с немцами граждане, под влиянием слухов, начинали упаковывать свои вещи и готовиться к бегству, чтобы спастись от ареста[258]. Эта тема, внимание к которой несколько ослабло весной и летом 1942 года, стала вновь усиливаться, когда Красная армия действительно начала одерживать победы. В начале 1944 года один из партизанских источников не без основания утверждал, что «пополняющиеся с каждым днем партизанские отряды успешно открыли второй фронт», заперев немцев между Красной армией и партизанами. Эти распространяемые партизанами слухи, как и другие пропагандистские усилия, оказывались наиболее эффективными как раз тогда, когда были основаны на благоприятных фактах, которые можно было преувеличить в своих интересах, но не в моменты переживаемых Советским Союзом неудач.