– В таком случае орилоун может сидеть в любой точке на твердой поверхности Нептуна, искать его бессмысленно. Но, с другой стороны, вы сами ответили на свой вопрос. Если для людей Большое пятно – интересный объект, почему же и для орилоунов ему не быть таковым? У меня вопрос иного плана: зачем вам этот орилоун?

– То есть как? – опешил Ромашин. – Разве я не говорил?

– Но ведь «серая дыра» закрылась.

– Ну и что? Сеть орилоунского метро сохранилась, а Шаламов не стал настолько «черным», чтобы вообще покинуть нашу Вселенную, как это сделали маатане. Он наверняка скитается сейчас по Галактике, а то и другим галактикам, где сохранились живые орилоуны, и шанс найти его не исчез.

Железовский помолчал, рассматривая темное пятно на боку планеты – гигантский циклонический вихрь размером с Землю, сохраняющий форму вот уже несколько сот лет.

– Я не разделяю вашего оптимизма, но рассчитать варианты поведения Даниила невозможно, и ваше предположение тоже имеет право на существование. Кстати, вы знаете, почему закрылась «серая дыра»? Вернее, почему закрылась так рано? По моим подсчетам, она просто не выдержала экологической нагрузки с нашей стороны. До появления в Горловине людей процесс зарастания шел медленно, «дыра» могла продержаться еще несколько тысяч лет, но потом…

– Я понял. Что ж, экологическая инспекция не всегда способна вовремя оценить опасность человеческого любопытства. Значит, Большое темное пятно? Насколько я осведомлен, в этот район Нептуна сбрасывается уже не один десант, поэтому я не первопроходец, а идти следом всегда легче. Пойдете со мной?

– Пойду. Если докажете СЭКОНу целесообразность рейда. Но все же давайте подождем полной реабилитации Мальгина, он уточнит мой расчет.

– Операция прошла успешно?

– Более чем. В нем проклюнулся интрасенс, что послужит дополнительной гарантией против появления синдрома «черного человека». Клим уже начал потихоньку разбираться в себе, входить во вкус, а главное – научился контролировать состояние инсайта[80], связанное с «черными кладами».

– Силен мужик! – сказал Ромашин искренне. – Вы с ним непременно подружитесь.

– Уже.

– Ну и славно. Втроем мы справимся.

– Еще один неприятный вопрос, можно?

– Валяй.

– Что, если мы не найдем Шаламова? Я имею в виду здесь… дома, в нашем галактическом домене.

– Есть одна идейка… – нехотя проговорил Ромашин. – Может быть, это заумь… конкретно с ней возиться недосуг, да и специалисты нужны классные. Позже я поделюсь ею. Итак, готовим бросок на дно Нептуна?

Синий мир планеты с исполинским зрачком Большого темного пятна стал приближаться, пока весь объем виома не заняла непроницаемая черная мгла, скрывающая за собой не одну тайну планеты.

Золотой луч утреннего солнца проник в комнату и остановился на щеке. Мальгин проснулся, некоторое время лежал с закрытыми глазами, ловя кожей ласковое тепло, потом рывком встал и распахнул окно.

Несмотря на бабье лето, температура воздуха в утренние часы на широте Смоленска и Брянска не превышала десяти градусов тепла, но Мальгин не боялся даже сорокаградусного мороза. Чистый прохладный воздух, напоенный тысячью запахов, от грибных до поздно цветущих трав и цветов, хлынул в легкие и мгновенно очистил голову от остатков сна.

Отец возился в саду с другой стороны дома, Мальгин видел его внутренним зрением сквозь кустарник, стену и деревья. Клим позвал его мысленно, уловил ответное удивление и удовлетворенно засмеялся. Все шло нормально, хотелось жить, двигаться, бороться с опасностью и творить чудеса. Последствия уроков Железовского сказывались каждый день, и были они в большинстве случаев приятными, но все же открывающиеся горизонты безоблачными не казались. Культ хандры Мальгин разрушил, привел в систему кое-какие свои внутренние проблемы, но с раздвоенностью в душе справиться пока не мог. Главный узел проблем, связанный с именами Купавы, Карой, Шаламова, не решался. Ни математически, ни логически, ни эмоционально.

Мальгин бесшумно спрыгнул в сад, обежал стороной огород с хозблоком, миновал озеро и по тропинке припустил в лес, через поле, через высохшее, пружинящее под ногами болото, оставляя в стороне еще один коттедж хутора и далекие многоквартирные высотные «сотовые» дома окраины Жуковки. На этот раз налетел на палаточный лагерь нихилей – потомков хиппи в десятом колене, перепугал какого-то грибника, подумав, что напугал бы того еще больше, если бы не отрастил волосы. Добежал до родника, напился с колен и повернул обратно.

Отец все еще бродил по саду, что-то окапывал, заботливо убирал садовый мусор, готовил мудреный инвентарь к зиме. Мальгин понаблюдал за ним исподтишка, потом начал делать зарядку – комплекс ши-кай. Отец нашел его в тот момент, когда он делал стойку на локтях: обошел кругом, похмыкал, хлопнул по животу. Клим упал на спину и расслабился, улыбаясь.

– Когда-нибудь сломаешь себе шею, – проворчал Мальгин-старший с притворным недовольством.

– Не сломаю. – Клим сплел ноги, обхватил их руками и в образовавшееся кольцо просунул голову. – Как ты думаешь, какое количество поз может принять человек?

Отец задумался, погладил подбородок, пожал плечами.

– Ну двадцать… может быть, тридцать. Нет?

– Шива демонстрировал восемьдесят четыре тысячи поз, направленных на поддержание здоровья и достижение высшей степени сознания. Насчет высшей степени ничего сказать не могу, видимо, для меня это пока недостижимо, однако я могу продемонстрировать около десяти тысяч поз. Остальные семьдесят тысяч тоже было бы несложно реализовать, но для этого необходимо время, а его-то мне как раз и не хватает.

Мальгин включил свое новое чувство видения комплекса биополей, излучаемых человеком, одно из многих в сфере гиперчувств, и отец, в некоторой растерянности почесывающий затылок, разделился на три полупрозрачные, входящие одна в другую, фигуры.

Внутреннее видение позволяло теперь хирургу видеть ауру собеседника – его биоизлучение, пси-поле и набор испарений, зримо разделять черты характера, почти свободно оценивать его душу. Каждый человек как бы разделялся на несколько «призраков» разного цвета: чем сложнее был внутренний мир человека, тем больше «призраков» в нем умещалось. Негативные стороны характера окрашивали фантом во все оттенки фиолетового, коричневого и в черный цвет, положительные черты вызывали к жизни голубые, розовые, золотистые тона, переходные формы типа ум – хитрость добавляли зеленых и синих тонов, и лишь равнодушие всегда вызывало ощущение сырости и окрашивало «двойника» в серый цвет.

«Призраки» отца были текучи, почти прозрачны и отбрасывали оранжевые, розовые, голубые и золотые блики. Внутри одной из фигур клубился сизо-синий туман, и Мальгин знал, что это такое: потускневшая, но неизбывная тоска по жене.