– Гм! – произнесла Джо, внимательно наблюдая за сестрой.

Румянец исчез с лица Бет так же внезапно, как и появился, улыбка погасла, и на подоконник упала блестящая слеза.

Бет сразу же стерла ее и с опаской покосилась на Джо, но та быстро строчила на больших листах очередную повесть с интригующим названием «Клятва Олимпии». Как только Бет отвернулась, Джо продолжила наблюдение и увидела, что сестра опять поднесла руку к глазам и на лице ее обозначилась такая грусть, что Джо самой захотелось плакать. Чтобы не выдать себя, она ушла из комнаты под предлогом, что у нее кончилась бумага.

«Господи, помилуй! Ведь она же любит Лори! – Джо страшно побледнела от поразившего ее открытия. – Я никогда этого не могла предположить. Что скажет мама? Ну а он? Он!»

Тут ее осенила неожиданная мысль: «Если он не полюбит ее, может случиться беда. Он должен, я его заставлю!» – и Джо погрозила красивому юноше, улыбавшемуся с висевшего на стене портрета. «Да, мы растем, растем. Мег уже нянчит детей, Эми покоряет Европу, Бет влюблена. Пока я одна удерживаю себя в узде».

С минуту Джо напряженно размышляла, а потом решительным шагом подошла к портрету на стене:

– Послушайте, сэр. В вас много обаяния, но постоянства не больше, чем у флюгера на крыше. Можете больше не писать мне записок и не одаривать улыбками. Не выйдет. Я просто этого не потерплю.

Она долго не выходила из своей комнаты, пребывая в раздумьях, но начало темнеть, и она спустилась в гостиную за новыми подтверждениями своей догадки.

Лори обычно весело флиртовал с Эми, серьезно беседовал с Джо, но к Бет он всегда относился с особенным вниманием и нежностью. Однако точно так же относились к ней и другие, поэтому никому не приходило в голову, что Лори отдает ей какое-то предпочтение. Пожалуй, в последнее время казалось даже, что он больше тянется к Джо, хотя она и слышать об этом не хотела и гневно отчитывала всех, кто пытался намекнуть на это хоть словом. Знай домашние хоть часть того, какие признания пытался делать или уже делал Лори, они непременно сказали бы: «Ну вот, мы же говорили!» Однако Джо терпеть не могла всякие «заигрывания» и всегда держала наготове острое словцо.

За годы учения в университете Лори пережил много увлечений, страстных и непродолжительных. Джо каждый раз оказывалась доверенным лицом, и ей интересно было наблюдать его переходы от надежды к отчаянию, а от отчаяния – к смирению. Но вдруг он сделался угрюм, стал принимать байронические позы, хотя в то же время начал учиться весьма прилежно, питая, по его словам, надежду обрести славу, а уже ее ценою – любовь.

Происшедшая в друге перемена пришлась по душе Джо. Ее ум развился раньше, чем сердце, и она предпочитала литературных персонажей реальным героям. Первых можно было запереть в ящик стола, а со вторыми справиться было куда труднее.

Так обстояли дела до того момента, когда Джо совершила свое открытие. Если бы она не вдохновилась этой идеей, то, возможно, не увидела бы ничего необычного в том, что Бет очень молчалива, а Лори с ней очень ласков.

«Кто знает? – размышляла Джо, меря шагами комнату. – Все бывает на свете. Может быть, она сделает из него ангела, а он превратит ее жизнь в настоящий рай? И вообще странно, что он не влюбился в нее с самого начала. Столько времени потеряно! Просто Бет уж очень немногословна, а мы, три трещотки, оттесняли ее на задний план… Впрочем, две «трещотки» уже перестали быть помехой, осталось теперь только мне куда-нибудь исчезнуть. Но куда? Пока надо просто удалиться на диван».

Это был воистину патриарх диванов – низкий, широкий, длинный, заваленный подушками и основательно потрепанный, поскольку еще в младенческие годы сестры ползали и лазали по нему, «удили рыбу» через спинку, скакали верхом на ручках, устраивали зверинец на подушках. А став взрослыми, они любили прилечь на диване в минуту усталости или устраивались на нем надолго и вели нежные, доверительные разговоры. Диван всем служил верой и правдой, но у Джо был на этом диване свой заветный угол. Помимо подушек на диване лежал валик из грубой ткани, набитый конским волосом и поэтому страшно колючий. Этот-то устрашающий валик сделался исключительной собственностью Джо, – во-первых, как орудие защиты, а во-вторых, как средство пробуждения от слишком затянувшейся дремы.

Лори ненавидел этот валик лютой ненавистью. Прежде его колотили этим валиком во время озорной возни, а теперь он мешал ему занять на диване желанное место – рядышком с Джо. Если «колбаса» (так прозвали валик) стояла вертикально, это был знак, что Джо милостиво дозволяет Лори пристроиться возле нее, но если она валялась поперек, то никто не смел и думать подступиться к дивану – ни мужчина, ни женщина, ни малое дитя.

Однако в этот раз Джо не успела выставить предостерегающий знак, и не просидела она в своем углу и пяти минут, как появился Лори. Он самым бесцеремонным образом уселся на «ложе», вытянув ноги и закинув руки на спинку.

– Ну вот, почему не отдохнуть? – заявил он с довольным видом.

– Это еще что такое? – возмутилась Джо и вспомнила, что надо придать валику горизонтальное положение.

Но было уже слишком поздно. Для валика не оставалось места на диване, и вообще в следующую минуту он таинственным образом исчез.

– Ты сама, Джо, стала такой же колючей, как этот твой… Я так заучился, что перед тобой уже лишь тень прежнего молодца. Неужели я не заслуживаю немного ласки или хотя бы сочувственного слова?

– Иди к Бет, она тебя пожалеет, а я занята.

– Ну, ей вредно долго возиться со мной. А ты ведь немножечко меня любишь. Или ты не оставила мне никаких надежд? Неужели ты уже ненавидишь своего «мальчугана»?

Подобная речь могла растрогать кого угодно, но Джо оставалась неумолимой.

– И сколько букетов ты послал мисс Рендл?

– Это все уже в прошлом. Она помолвлена.

– Что ж, я рада, капиталы будут целее. Глупо тратить их на девушек, до которых тебе вообще-то нет никакого дела.

– Ну, это потому, что те, до кого мне есть дело, не хотят принимать моих даров. Как быть? Должен же существовать какой-то выход чувствам?

– Мама не одобряет даже шуточного флирта, а ты в этом отношении далеко заходишь.

– Я отдал бы все на свете, если бы мог сейчас сказать: «Так же, как и ты». Но я не могу… На самом деле это приятная игра, не более. Если, разумеется, обе стороны отдают себе отчет в том, что это лишь игра.

– Не знаю… Мне кажется, это неловко и стыдно. Я как-то попробовала, чтобы не казаться белой вороной, но у меня ничего не вышло, – Джо говорила с доверительной грустью в голосе, забыв, что не должна давать «мальчугану» никаких надежд.

– Учись у Эми – ей это дано свыше.

– Да, она всегда умеет вовремя остановиться. Она легкий человек, такие всем нравятся. А я все делаю неуклюже и невпопад.

– А знаешь, мне ведь очень даже по душе, что ты вовсе не кокетка. Ты честная, веселая, умная и не желаешь строить из себя дуру. Между нами говоря, Джо, за некоторых твоих подруг мне бывает просто стыдно. Может, они и не хотят ничего дурного, но если бы они знали, что говорим мы, мужчины, у них за спиной, они бы сразу переменили свое поведение.