Из рассказа миссис Кирк я узнала, что он ученый и прибыл из Германии, он очень добрый человек и усыновил двух мальчиков – детей своей покойной сестры, которая была замужем за американцем. История каких много, но что-то в ней взяло меня за душу. Я обрадовалась, узнав, что миссис Кирк нашла ему учеников и предоставляет гостиную, чтобы он проводил там уроки. Между гостиной и детской прозрачная дверь, так что я могу иногда наблюдать за его занятиями. Потом я вам про них напишу. Мама, не бери себе, пожалуйста, ничего в голову. Ему уже около сорока лет.

Кроме миссис Кирк и ее девчурок у меня есть еще один друг – моя рабочая корзинка. После чая я укладываю малышек спать, потом беседую со своей плетеной подружкой, а между делом присаживаюсь к столу и берусь за перо. Я буду вести так называемый дневник-письмо и раз в неделю отсылать его вам. Пока доброй ночи, завтра продолжу».

«Вторник, вечер.

Ну и утречко у меня выдалось! Девчушки опять принялись озорничать, а я никак не могла придумать, как их унять. Наконец меня осенило обучать их гимнастическим упражнениям. Надо, чтобы они как следует устали, и тогда сами захотят посидеть тихо. После завтрака служанка пошла с ними на прогулку, а я села за шитье. Кстати, я теперь замечательно обметываю петли.

Вдруг в соседней комнате скрипнула дверь, и я услышала, как мужской голос напевает "Kennst du das Land"[19]. При этом он гудел, как майский жук или шмель. Это, конечно, очень неприлично, но я чуть-чуть сдвинула портьеру и через стеклянную дверь стала наблюдать, что делается в большой гостиной.

Профессор Баэр раскладывал на столе свои книги, а я в это время разглядывала его. Он типичный немец – довольно плотный, с пышной бородой и постоянно взъерошенными волосами. Нос у него крупный, глаза голубые, очень добрые. Самое, пожалуй, привлекательное в нем – это голос. До чего же американцы грубы в сравнении с ним! А в общем… Руки у него большие, черты лица совсем неправильные, только зубы красивые и ровные. И все-таки, понимаешь, он выглядит как джентльмен, хотя на сюртуке у него не хватает пуговиц, а на одном ботинке я заметила заплату.

Я продолжала за ним наблюдать. Он весело напевал, при этом лицо у него было серьезное. Он переставил горшок с гиацинтами на подоконнике на солнце, погладил кошку, которая ласкалась о его ноги, и наконец улыбнулся. И тут в дверь постучали, он откликнулся звонко и бодро:

– Herein![20]

Я уже собиралась задернуть портьеру, как вдруг увидела девочку с огромной книгой в руках. Она споткнулась, уронила на пол свой фолиант и подбежала к профессору, повторяя: "Где мой Баэр?"

– Фот как тфой Баэр обнимет сфою Тину! – профессор со смехом поднял девочку над головой так высоко, что ей пришлось изогнуться, чтобы поцеловать его.

– Теперь пора за уроки! – серьезно проговорила малышка.

Он усадил ее за стол, поднял с полу книгу – это был словарь, дал ей карандаш и бумагу. Она старательно писала, при этом то и дело заглядывала в словарь и водила пухлым пальчиком по строчкам в поисках нужного слова. Профессор стоял рядом, ласково гладил ее по голове. Я даже подумала, что она его дочка. Хотя больше похожа на француженку, чем на немку.

Потом опять раздался стук в дверь, вошли две взрослые девицы, и я перестала наблюдать. Правда, до меня доносились обрывки разговоров. Одна из учениц все время смеялась глуповатым смехом и повторяла: "Да что вы, профессор?" Я почти не знаю немецкого, но даже меня смешило их произношение. Похоже, они испытывали его терпение. Один раз он сказал очень сурово: "Я фам гофорю, а фы не слушаете", а потом даже стукнул по столу книгой: "Фу! Фсе плохо!"

Мне стало очень жаль бедного Баэра. Когда девицы удалились, я опять отодвинула портьеру, чтобы взглянуть, как он все это вынес. Он сидел на диване с закрытыми глазами, наверно, дремал, тут часы пробили дважды, он рассовал по карманам бумаги и книги, взял на руки маленькую Тину, тоже уснувшую рядом с ним на диване, и осторожно унес. Наверно, у него нелегкая жизнь.

Миссис Кирк предложила мне в пять часов сойти вниз в столовую отобедать вместе со всеми. И я вдруг обрадовалась этому, потому что неожиданно почувствовала себя одиноко. Захотелось узнать, что за люди живут под одной крышей со мною. Идя в столовую, я старалась спрятаться за спину миссис Кирк, хотя практически это невозможно – она очень маленького роста. Миссис Кирк посадила меня рядом с собою. Как только у меня прошел приступ застенчивости, я решилась оглядеть своих соседей.

Места за столом не хватало для всех, и мужчины старались поесть побыстрее, чтобы скорее уступить место другим. В целом общество не представляло собой ничего особенного: молодые люди, занятые собой; супруги, занятые друг другом; молодые матери, занятые своими детьми; почтенные господа, занятые политикой… Нашлась только одна незамужняя леди, с которой мне захотелось познакомиться поближе.

Профессор сидел поодаль от меня; его соседом справа был тугоухий старик, а слева сидел француз, с которым Бауэр вел философские беседы. Эми, наверное, отвернулась бы от мистера Баэра: аппетит у него просто мужицкий, и нашу красавицу-европеянку очень смутила бы его манера орудовать большой ложкой. Но что касается меня, то мне по душе, когда люди ведут себя просто и едят с удовольствием, "от пуза", как сказала бы Ханна. И потом, весь день уча бестолочей, наверное, теряешь немало сил.

Поднимаясь к себе после обеда, я невольно подслушала разговор двух молодых людей, которые надевали перед высоким зеркалом шляпы.

– Кто эта новенькая?

– Что-то вроде гувернантки.

– Тогда какого черта она сидит за общим столом?

– Ну, старуха считает ее своим другом.

– У нее красивое лицо, но нет стиля.

– Вполне с тобой согласен. Пойдем покурим.

Сначала я рассердилась, а потом мне стало все равно. Чем гувернантка хуже клерка?

Стиля у меня, может быть, и нет, но есть здравый смысл. И манеры у меня, думаю, получше, чем у этих господ, которые говорят пошлости и дымят, как печные трубы. Терпеть не могу ординарных людей!»

«Четверг.

Вчерашний день прошел тихо. Я шила, занималась с детьми, писала в своей маленькой уютной комнатке с камином. Узнала еще кое-что об обитателях пансиона. Да, меня, наконец, представили профессору.

Оказывается, Тина – дочка француженки, которая работает при пансионе – гладит тонкое белье. Это ей он помог донести уголь по лестнице. Малышка просто влюблена в мистера Баэра и бегает за ним по пятам, как собачонка. Ему это нравится, он страшно любит детей, хоть и холостяк. Китти и Минни Кирк тоже говорят о нем с любовью, рассказывают, какие он придумывает игры, дарит подарки и сочиняет сказки. Молодые люди в пансионе подшучивают над ним, зовут его Старина Фриц, Пивной Бочонок и Медведь (по созвучию с фамилией). У нас в Америке всегда подтрунивают над немцами, но он сам подхватывает шутки на свой счет, и все, в общем-то, любят его.