– Блейк был ужасный человек, – вздохнула она. – Там, в Германии, когда мы еще были вместе, мне хотелось единственно тебе насолить. Выплеснуть накопившееся. Чтобы ты сполна ощутил боль, которая из-за твоей неверности сводила меня с ума. Я тогда готова была с кем угодно. А выбрала по дурости его.

– Я бы это понял, но ведь ты о том романе ничего мне не сказала. Так что как бы я мог ту боль ощутить? Ты лишь сама уязвила себя, а затем жила, переживая последствия, опять же молча.

Как такое произошло, задним числом понимали оба. Пэм никак не отпускала жгучая обида от того, что он ей изменяет. С виду все было вроде как пристойно. Внутри же шок от его обманов разъедал ее, подобно раковой опухоли. Иногда злость вскипала в ней и прорывалась вспышками скандалов. В конечном итоге утрата доверия доконала их обоих. Признайся Пэм тогда, что поступила точно так же, то, глядишь, все изменилось бы. В сторону скоропостижной кончины их брака…

А может, и наоборот.

– Я была обозлена до крайности, – сказала она. – Но чувствовала себя пакостной лицемеркой и лгуньей. Сейчас вот думаю и прихожу к выводу: нет, все-таки остаться вместе нам было не суждено.

В самом деле.

– И в тот день в шопинг-молле, когда я увидела Антрима, все как будто вернулось обратно. Прошлое пришло получить по долгам. – Голос Пэм дрогнул. – Гэри.

Оба смолкли и какое-то время сидели в тишине.

Коттон смотрел на Пэм – женщину, которую он когда-то любил и по-своему любит до сих пор. Только теперь они уже скорее не любовники, а друзья, знающие сильные и слабые стороны друг друга. Это и есть интимность? Возможно. По крайней мере, отчасти. С одной стороны, это привносит ощущение комфорта. С другой – некоторую нервозность.

– В день нашего разрыва Блейк на меня накинулся, – сказала Пэм. – Он и так-то всегда был агрессивен. С норовом. Но в тот день он сделался просто буйным. А больше всего меня напугало выражение его глаз: что он не может с собою справиться.

– То же самое мне описывала Кэтлин Ричардс.

Через пару месяцев, когда все более-менее утряслось, Ричардс позвонила ему и приехала в Копенгаген на несколько памятных дней. После этого они какое-то время переписывались по электронной почте, но затем все как-то поутихло. Иногда Малоун вспоминал ее.

– Я препятствовала тому, чтобы Гэри познакомился с этим человеком. Всегда была против. Для меня он ничего не значил, и я хотела, чтобы все так и оставалось.

– Гэри сам, своими глазами увидел и почувствовал, кто такой Блейк Антрим. Услышал, что тот о нем думает. Было неприятно, даже противно, но хорошо, что он все это узнал. Теперь мы оба понимаем, почему ты скрывала всю подноготную этого человека.

Пэм мимолетно усмехнулась.

– Гэри – твой сын. Во всем. А о своем «родном отце» он за все это время и слова не вымолвил.

– Со временем из него может выйти прекрасный агент, – улыбнулся Малоун. – Надеюсь только, что это поприще его не прельстит.

– Отчасти мне неприятно сознавать, что Гэри увидел Блейка в истинном свете. Не хватало еще, чтобы он теперь всю жизнь занимался самоедством: а не стал ли и он чем-то на него похож…

– Мы с ним об этом потом разговаривали, в Копенгагене. Думаю, такие мысли его не гложут. Ты ж сама сказала: он – Малоун. А это кое-что да значит.

– Блейк по-прежнему там, в том подземном каземате?

– Ну да, – кивнул Малоун. – Сам себе могилку сделал.

Стефани сказала, что золотой звезды на стене в Лэнгли не прибавится. Честь только для героев.

– А правда о Елизавете I так и останется нераскрытой?

– Как полагается. Для такого экивока истории мир не готов.

Пэм сейчас осмысливала всю непомерность происшедшего. Сам Малоун кое-что для себя неизвестное уяснил от Гэри, а затем еще от Стефани – позже, через несколько недель. Конфиденциальное совместное расследование двух ведомств – Министерства юстиции США и британского Форин-офис – пролило свет на некоторые доселе не известные, но довольно пикантные нюансы деятельности Антрима и Мэтьюза.

Получается, простая услуга вылилась в непредсказуемое приключение.

– Ну что ж, у меня через три часа самолет в Данию.

В Штаты Малоун прилетел по делам книжного бизнеса, а в Атланте остановился на несколько дней, повидаться с Гэри. Этот разговор возник как-то самопроизвольно, но хорошо, что они с Пэм выговорились, все расставили по своим местам. Не оставили меж собой недомолвок.

– Перестань себя истязать, – сказал он ей. – Все разрешилось, да к тому же вовсе не вчера.

Пэм беззвучно расплакалась.

Малоун растерялся: совершенно на нее не похоже.

Пэм была прямая. Даже можно сказать, чересчур – и в этом крылась проблема. Плюс еще неумение самого Малоуна сдерживать иной раз собственные эмоции, и получалась довольно взрывная смесь. Их брак, поначалу очень даже счастливый, в конце концов развалился. И лишь теперь, спустя долгие годы, они поняли, что бессмысленно возлагать вину друг на друга. А самое важное в их отношениях – это Гэри.

Оба поднялись из-за стола.

Пэм подошла к кухонной полке, оторвала пару бумажных салфеток вытереть слезы.

– Коттон, я так виновата… Так виновата во всем этом… Мне надо было еще тогда честно во всем тебе признаться.

Может быть. Хотя и это уже в прошлом.

– Черт, я же вас чуть не угробила. Тебя и Гэри.

Малоун, подходя к двери, повесил на плечо дорожную сумку.

– Давай-ка все это отбросим. Боевая ничья.

Пэм была растеряна и озадачена:

– Думаешь, такое возможно?

Еще года три назад на такой вопрос у него бы не было ответа. Но с той поры, как Коттон оставил Джорджию и перебрался в Данию, произошло столько всякого. Изменилась жизнь, сменились приоритеты. Ненавидеть свою бывшую жену было не только бессмысленно, но и, выражаясь модным словом, контрпродуктивно. Кроме того, до него не сразу, но дошло, что его вины в этом никак не меньше половины.

Лучше отрешиться от этого и идти дальше.

А потому он улыбнулся и со всей правдивостью ответил:

– У нас не просто ничья, а еще и выигрыш. Ты ведь дала мне Гэри.

При работе над этой книгой я дважды наведывался в Англию. Одна из поездок оказалась особо примечательна тем, что исландский вулкан с труднопроизносимым названием сделал все воздушные путешествия сухопутными. В этом был определенный плюс: в течение трех внезапно появившихся дней мы с моей женой Элизабет прочесали несколько окрестностей, которые в итоге попали на страницы романа.

Но это все лирика. А теперь время отделить факты от вымысла.

Сцена кончины Генриха VIII (пролог) обстояла именно таким образом, как описано в книге, и слова умирающего монарха взяты мною из исторических хроник. Королевские дети при смерти отца не присутствовали, а посещала ли его в предсмертные дни Екатерина Парр, неизвестно. Разумеется, передача Генрихом своей последней жене великого секрета Тюдоров мной выдумана. То же самое можно сказать о смерти в Ричмондском дворце Генриха VII (гл. 10): благодаря тогдашним описаниям сэра Томаса Райотсли все кропотливо воссоздано, а я добавил лишь сцену визита к одру наследника.