честен. Вы не представляете, каково это — быть с человеком, который искренен до глубины души. Это дарит такое облегчение и успокоение!

— Моя дорогая, конечно, чтобы найти хорошие качества в собственном муже, повод не требуется. Ваши высказывания не только курьезны, но и в высшей степени оригинальны и своеобразны.

— Это настолько все для меня усложняет, — ответила миссис Кастиллион с печалью и трагизмом. — Я чувствую себя подлой. Я не могу слышать о его безоговорочном доверии, когда я вела себя столь отвратительным образом. Мне невыносима его доброта. Вы и раньше догадывались, что меня мучает желание облегчить душу, и я больше не могу это терпеть. Сегодня утром, когда Пол был так мил и нежен, я еле сдержалась. Не могу так больше. Я должна рассказать ему все и перешагнуть через это. Лучше быть разведенной, чем продолжать постоянно врать.

Мисс Ли спокойно наблюдала за ней некоторое время.

— Какая вы эгоистка! — пробормотала она наконец ровным, спокойным голосом. — Мне как раз казалось, что вы начали испытывать чувства к супругу.

— Но я действительно испытываю к нему чувства, — с изумлением ответила миссис Кастиллион.

— А вот это вряд ли, иначе вы не захотели бы причинять ему страдания. Вы прекрасно знаете, что он вас обожает. Вы для него свет в окошке и единственное яркое пятно в жизни. Если он потеряет веру в вас, то потеряет все.

— Но признаться в своем грехе — значит поступить честно…

— Разве вы не помните пословицу о том, что чистосердечное признание хорошо для души? Здесь есть большая доля правды: такое признание действительно очень хорошо влияет на душу того, кто его делает. Но вы уверены, что оно благотворно и для того, кто его выслушивает? Когда вы желаете рассказать Полу о том, что сделали, вы думаете лишь о собственном душевном спокойствии и совершенно не принимаете во внимание его состояние. Возможно, это лишь иллюзия, что вы красивая добродетельная женщина, но все в мире — иллюзия, так почему вы стараетесь разрушить именно ту, что особенно дорога Полу? Вы и так достаточно ему навредили. Когда я вижу сумасшедшего в бумажной короне, которая, по его мнению, сделана из чистого золота, у меня не хватает жестокости разубеждать его. И пусть никто не пошатнет нашу веру в фантазии, которыми мы дышим. В жизни существуют три золотых правила: никогда не греши. Если согрешил, никогда не раскаивайся. И самое главное — если раскаялся, никогда, никогда не признавайся. Неужели вы не можете хоть чем-то пожертвовать ради человека, с которым поступили так плохо?

— Но я не понимаю! — воскликнула Грейс. — Разве это жертва — держать язык за зубами? Это просто трусость. Я хочу понести наказание. Хочу начать жизнь с чистым сердцем и прямо смотреть Полу в глаза.

— Моя дорогая, ваша страсть к бахвальству неизлечима. Вы в самом деле нисколько не думаете о муже. Вы лишь испытываете сильнейшее желание устроить сцену. Вы жаждете стать мученицей и унизиться соответствующим образом. Более того, вы хотите избавиться от обременительных угрызений совести, и при этом вас совершенно не волнует, насколько серьезно пострадают другие. Если вы действительно жалеете о том, что совершили, я полагаю, наилучший способ загладить вину — впредь вести себя иначе. А если вы желаете наказания, то получите его сполна, когда будете заботиться о том, чтобы ни одно ваше слово или поступок не позволили мужу узнать эту весьма гнусную тайну.

Миссис Кастиллион опустила глаза, изучая узор на ковре. Она обдумывала слова мисс Ли.

— Я пришла к вам за советом, — беспомощно простонала она, — а теперь вообще ни в чем не уверена.

— Уж извините, — бросила ее собеседница весьма резко. — Вы явились сюда, когда уже приняли решение и хотели, чтобы я одобрила его. Но поскольку я считаю, что вы необычайно глупы и себялюбивы, то аплодировать вам не собираюсь.

В результате этой беседы миссис Кастиллион пообещала держать язык за зубами, но, покинув Олд-Куин-стрит, чтобы сесть на обратный поезд в Джейстон, она толком не могла понять, что испытывает в большей степени — облегчение или разочарование.

Миссис Кастиллион вернулась в Джейстон как раз вовремя, чтобы переодеться к ужину, и, несколько утомленная поездкой, не заметила тягостную атмосферу в доме. Она привыкла к скудоумию родственников и сидела за столом молча, желая, чтобы ужин поскорее завершился. Когда Пол и Бейнбридж вошли в гостиную, она с трудом одарила супруга приветливой улыбкой и подвинулась, чтобы освободить место на диване рядом с собой.

— Скажи, о чем ты хотел поговорить со мной прошлым вечером, — попросила она. — Ты обратился ко мне за советом, а я была слишком сердита, чтобы его дать.

Он улыбнулся, но его лицо быстро обрело привычное серьезное выражение.

— Теперь уже слишком поздно. Мне необходимо было принять решение немедленно. Но все же лучше мне рассказать тебе об этом.

— Тогда принеси мою накидку, и мы прогуляемся по террасе. Свет раздражает глаза, к тому же я ненавижу беседовать с тобой в присутствии посторонних.

Пол был только рад выполнить ее просьбу, тем более что ему казалось, будет восхитительно побродить под звездным небом этим приятным вечером. Облака, которые омрачили утро, исчезли с заходом солнца, а в воздухе чувствовалась нежная мягкость. Грейс взяла мужа под руку, и, ощутив ее потребность в поддержке, он почувствовал себя очень сильным и мужественным.

— Произошло нечто чудовищное, — начал он. — И я очень расстроился. Помнишь Фанни Бриджер, которая отправилась работать прислугой в Лондон в прошлом году? Что ж, она вернулась. И похоже, она попала в беду… — Он мгновение колебался, испытывая неловкость. — Мужчина бросил ее, и она вернулась с младенцем.

По телу жены пробежала дрожь, и он пожалел, что поступил вопреки своему предварительному решению ничего ей не говорить.

— Знаю, ты не любишь обсуждать подобные темы, но я должен что-то сделать. Она не может больше жить здесь. — Отец Фанни Бриджер был младшим егерем в поместье, и оба его сына помогали ему. — Сегодня я встретился с Бриджером и сказал ему, что его дочь нужно отослать. В моем положении я не могу потворствовать аморальности.

— Но куда ей ехать? — спросила миссис Кастиллион голосом, который больше напоминал шепот.

— Это меня не касается. Бриджеры верно служили нам много лет, и я не хочу быть с ними жестоким. Я сказал старику, что дам ему неделю на поиски жилья для дочери.

— А если он ничего не найдет?

— Если не найдет, значит, он глупый и упрямый болван. Сегодня днем он принялся придумывать оправдания. Нес всякую чушь, что сам станет