Когда она достигла нижней точки спуска, впереди снова показался свет фар машины Краймонда, на сей раз намного ближе. Дорога спустилась еще немного, и начался пологий затяжной подъем. Джин не отрываясь смотрела на два бледно горящих глаза впереди, глаза, которые, казалось, так быстро становились больше и ярче. «Ровер» несся красиво, легко, словно птица. Джин бросила взгляд на спидометр, но по непонятной причине не увидела его. Бледные разгорающиеся глаза впереди, казалось, затмили все в мире. В мире. Быстро ли это произойдет? Чем быстрее, тем лучше. Очень странно, что за всеми теми долгими кошмарными, волнующими и какими-то ненастоящими разговорами о том, что должно произойти на Римской дороге, Джин ни разу не попыталась представить какие-то детали предстоящего. Было столько метафоры, столько мифа, столько чисто плотского восторга, как в долгом оргазме, в том невероятном времени, таком коротком, таком насыщенном и наполненном их совместной жизнью, что потом она поняла, что Краймонд действительно подразумевал это, что они действительно придут к этому. То время вставало в памяти как залитое солнцем поле битвы, как рыцарский поединок — с развевающимися вымпелами и обнаженными копьями, еще не обагренными кровью. Из этих схваток Джин могла уходить в бесконечно неуверенные предположения о реальных намерениях Краймонда. Воображение периодически рисовало ей неопределенные картины: две машины превращаются в одну, на дороге не остается ничего, только сплющенная металлическая банка. А внутри? Она будет там, с Краймондом, внутри, соединившись с ним в вечном мраке. И кровь, смешавшаяся кровь, смешавшаяся плоть, но они исчезнут, соединившись навечно под удар грома. Она задыхалась и стонала, еще не вопила, хотя уже могла слышать свой грядущий вопль.

На какой он полосе, левой, правой? Пока трудно понять. Он сказал ей оставаться на левой, а остальное предоставить ему. В его воле ее покой. Только сейчас она одна. Но она не должна думать об этом. Быстрей, быстрей, ближе, ближе. Она снова скосила глаза, на сей раз на обочину. Вдоль дороги шла длинная низкая каменная стена, сухая каменная стена, золотисто-желтый рисунок камней которой гипнотически и очень быстро разматывался в свете фар «ровера». Стена. Обочина справа тонула в темноте. Потом ей представились инвалидные коляски. Краймонд только упомянул о них, но Джин уже нарисовала себе картину, словно годами думала об этом, как она и Краймонд медленно передвигаются в них по большой комнате, мимо друг друга, как бестолковые насекомые, с усилием крутя руками колеса. Старость, это образ старости? Они не хотят становиться стариками и не хотят становиться калеками, ей нельзя ошибиться. Машина Краймонда, теперь, может, всего в миле, а то и меньше от нее, ехала явно по правой полосе, правой для него, левой для нее, они столкнутся лоб в лоб, лицом к лицу. Нога давила на педаль газа, в ушах стоял рев — звук двигателя, на который она не обращала внимания, рулевое колесо, казалось, прилипло к рукам, неподвижное. Она в жизни не гнала с такой скоростью и тем не менее прекрасно справлялась с управлением. Если она отклонится от прямой в последний момент, он ударит в бок, и тогда это будет несчастный случай. Каменная стена еще продолжалась. Бледные блестящие глаза впереди, которые на время, казалось, увеличились, будучи неподвижными, теперь стали ощутимо ближе, мчались навстречу, ближе, ближе, быстро, очень быстро. Джин начала молиться, Краймонд, о Краймонд. Как может она убить любимого? Если бы только она могла умереть, а он стать богом! Он сказал: держись левой стороны, а остальное предоставь мне. Яркие глаза были уже рядом, гипнотические, сияющие ослепительно, заполняющие все видимое пространство, прямо перед ней, мчащиеся, рвущиеся к ней. Он не собирается отклоняться, пронеслась мысль, это не проверка, это по-настоящему, это смерть. Джин завопила, ее вопль сливался с ревом мотора. Теперь она видела не только глаза, но и машину, освещенную ее фарами, черную машину с фигурой в ней, ближе, ближе. Сплющенная банка, банка, банка. О любовь моя!

Каменная стена внезапно исчезла, и взгляд Джин, все еще устремленный вперед, на то, что должно было произойти, уперся в ворота из пяти перекладин. Она вывернула руль. Проскочила мимо ворот, но машина пробила густую живую изгородь и, перевернувшись на бок, теперь лежала на траве. Фары погасли. Вдалеке раздался визг тормозов, потом тишина, поразительная тишина. Тьма и тишина.

Джин попробовала дышать. Дышит. Подумала о теле и пошевелилась. Машина лежала на левом боку. Ремень продолжал держать ее. В кромешной тьме она не могла понять, что вокруг нее. Нашарила замок ремня. Он, кажется, щелкнул, и она ударилась о пассажирское сиденье, которое отлетело вперед. Она подняла колени и сделала передышку, держась одной рукой за руль. Голова болела, и правая нога тоже, наверное, когда машина прорывалась сквозь изгородь, она продолжала давить на газ. Все тело как избитое. Она сосредоточилась на дыхании.

Появился огонек, блуждающий огонек. Дверца над ней, за рулем, заскрипела. Кто-то пытался открыть ее. Наконец дверца открылась. Все-таки похоже на сплющенную банку, подумала она, и кто-то вскрыл крышку. Луч фонаря проник в машину, осветив ее колени, сорвавшееся с места сиденье, разбитое лобовое стекло, что-то вроде снега повсюду: осколки стекла, поняла она. Глядя на свои колени, она обратила внимание на чулки, коричневые чулки, которые выбрала, выбрала, когда поднялась в полночь. Перед этим Краймонд велел ей поспать, и она действительно заснула, хотя это казалось невозможным. Сейчас она вспомнила, что забыла спросить Краймонда, спал ли он сам. Она издала горловой звук, пробуя, может ли говорить, и произнесла не своим голосом:

— Я в порядке… кажется.

— Выбирайся наружу, — произнес другой голос.

Сможет ли она? Тело было таким слабым, таким избитым и как-то перекручено, как обмякшая дохлая змея. Зацепившись одной ногой за приборную доску и ухватившись за руль, она выгнулась вверх. Еще немного, теперь опираясь на руль, а другую ногу положив на бок открытой дверцы. Но ее руки были так бессильны, и она не могла подняться выше. Голова, ее голова, которая так болела и была как чужая, ею надо попасть в проем дверцы и не думать о боли в ноге. Протиснуться мимо рулевого колеса будет трудно. В какой-то момент она почувствовала, что стоит на коленях, затем, найдя опору для ног, наверное, это было пассажирское сиденье, сумела протянуть левую ногу и продвинуться вверх, сдвинув водительское сиденье, которое неожиданно пропустило ее, подавшись назад. Ее голова, а следом руки появились в помятом проеме распахнутой дверцы, который теперь ей освещал свет фонаря. Руки на секунду приняли на себя вес тела, пока левая нога не нашла другую шаткую опору, наверное, руль, и она села на краю проема и очень медленно, помогая себе руками, просунула сначала одну, потом другую ногу наружу.

Краймонд, не помогая ей, стоял чуть в стороне, светя на нее фонарем. Спросил:

— Идти можешь?

Джин едва не упала на землю, оперлась о машину, руки судорожно шарили по искореженному красному металлу, такому яркому в свете фонаря. Она должна идти, твердила она себе. Правая нога болела, но опереться можно. Головная боль, пропавшая было, пока она выкарабкивалась из машины, вновь вернулась. Она ответила:

— Да.