А в остальном – да. То, что мне было нужно.

Амир насадил маршмеллоу на палку.

– Кто бы мог подумать, что ты завзятый походник?

Меня вдруг охватило умиротворение – от отсутствия красок над нами, от ощущения порядка и покоя, исходящего от пустых полей, древних деревьев, звездных небес, истекающих кровью на мир вокруг нас.

– Наверное, дело в горах, – предположил Эван.

Оливер засунул в рот целый кекс: ни астрономия, ни собственная чумазая физиономия его нисколько не волновали.

– Вам не странно их жрать у костра? Жителям леса такие вкусности вроде как не положены.

Я взял второй кекс:

– Не-а, кексы прекрасные.

Амир махнул кексом Ноаху:

– Мои комплименты повару.

– Я тут ни при чем, – ответил Ноах.

– Тебе в жизни не приходилось готовить, – сказал Амир. – Я имел в виду твою мать, вот кто настоящая рок-звезда.

– Во-первых, я делаю отличные пицца-бейглы, и все это знают, – возразил Ноах. – А во-вторых, кексы пекла не мама. Она делает другие.

– Точно, – согласился Оливер, – она печет с шоколадной крошкой. Объедение, круче травы, честное слово.

Свет понемногу таял. Сгущались сумерки. Эван подбросил ветку в костер.

– Давайте рассказывать истории, – предложил Оливер.

Амир посмотрел на меня:

– Расскажи нам историю о привидениях Старого Света.

– Я знаю только о демонах и диббуках времен Гемары, – ответил я.

– Типа той, в которой насыпали зерно на пол у кровати, – сказал Амир, – а наутро увидели отпечатки куриных лап и поняли, что приходили демоны? Жуть. Спорим, Эв в это верит?

Эван так пристально смотрел на огонь, что заразил меня тревогой. Он медленно провел веткой над костром.

Амир кашлянул:

– Мистер Старк?

– Что?

– Я спрашивал, верите ли вы в демонов.

Эван слегка улыбнулся, не поворачиваясь к Амиру:

– С чего бы?

– Ари, расскажи нам о диббуках, – попросил Оливер. – Напугай меня до полусмерти.

Я поднялся – для пущего эффекта. Как в детстве, зажал в кулаке нити цицит.

– В первом классе ребе на эрев-шаббат рассказал нам эту историю. Я потом неделю не спал.

– Замечательно, – сказал Ноах. – Поделись же с нами.

– Окей. Давным-давно в Хелме[291] жила молодая пара.

Оливер вздохнул:

– Вот вечно этот Хелм. Хелмским евреям не сидится спокойно.

– И однажды в моцей-шаббат[292], – продолжал я, – сразу после полуночи жена в сильную грозу вышла на двор вылить ведро. Вернулась в дом – давится, бьется в судорогах. Муж спрашивает, что стряслось, она открывает рот, но не может сказать ни слова. Послали за доктором, он ничего не понял. Ни он, ни другие врачи не сумели определить, что с нею. И тогда пошли к раву.

– Обожаю ходить к раву, – вставил Оливер, отщипывая кусочки от кекса. – Всегда так делаю, если у меня запор.

Амир запустил маршмеллоу ему в лицо:

– Помолчи в кои-то веки, дай человеку закончить.

Я откашлялся.

– Рав ее осмотрел, заглянул в Гемару и что-то прошептал женщине на ухо. И неожиданно ему ответил незнакомый низкий голос, но губы женщины не шевелились, а вот живот начал распухать, становился все больше и больше. Рав потребовал, чтобы диббук сказал, кто он такой, и диббук послушался – ответил, что он бывший ешиботник и сбился с дереха[293]. Как-то вечером перепил, упал с лошади и умер мгновенно, без покаяния – вот что сказал диббук раву. И рав пообещал, что будет изучать Тору в память о диббуке, соберет миньян, прочитает кадиш; после этого женщина рухнула на пол и забилась в корчах, а голос прогремел “Шма”. Из левого мизинца женщины вырвалась вспышка, оконное стекло в комнате разлетелось вдребезги, и наступила тишина. Диббук ушел.

– М-да, – Оливер погладил свой левый мизинец, – я ожидал… большего.

Амир рассмеялся:

– Неужели ты в это поверил?

– Мне было всего шесть лет, – пояснил я. – К тому же наш ребе никогда не врал.

Ноах взял крекеры, шоколадка, зажатая между ними, капала ему на запястье.

– Не понимаю, в чем смысл таких историй. Чему они учат?

Эван крутил маршмеллоу над костром.

– Что в мире существует таинственная сила, – пояснил он.

Я пожал плечами:

– Или чуть более приземленно: учите Тору, не шляйтесь где попало, тогда и в диббука не превратитесь.

– Ну а ты, Эв, – сказал Ноах, – расскажи нам о рехабе. Какую-нибудь… жесть.

– Да не было там никакой жести, – ответил Эван. – Я все время читал.

– То, что ты там читал, наверное, само по себе жесть, – проговорил Амир.

– Ага, – согласился Оливер. – У тебя такие длинные книги.

– Я не это имел в виду. – Амир закатил глаза. – Нет, правда, неужели ничего не было? И у тебя закончились эти странные библейские байки?

– Извини, – ответил Эван. – Ничем не могу помочь.

– Вау, – сказал Амир, – я смотрю, рехаб и правда убивает каббалистические порывы.

Эван взял очередной кекс.

– Все, кроме одного.

Далекие деревья дышали ветром. Я поднял глаза, готовясь увидеть звезды. Позавчера вечером я погуглил основы. Сириус влево и чуть вниз от Ориона. Направо и еще вниз, примерно на три кулака, будет Канопус.

– Какого же? – спросил я.

– Попытки левитировать? – уточнил Амир. – Или, может, остановить солнце?

Эван подался к костру:

– Слышали про поиск видений?

Я недоуменно уставился на него:

– Как в ритуалах индейцев?

– Да.

Во взгляде Амира мелькнула тревога.

– И что с ними?

– Вам лучше не знать, – ответил Эван. – Вы скажете, что я сумасшедший.

Ноах из последних сил выдавил намек на ободряющую улыбку.

– Мы уже это говорили.

– В общем, – произнес Эван, – я почти уверен, что собрал достаточно эмпирических и теоретических сведений, которые подтверждают действенность таких ритуалов.

Амир фыркнул:

– Шутишь.

– Тут нет ничего необычного, – продолжал Эван. – В большинстве культур считается, что порой полезно ненадолго терять себя. Да и мы сами это делаем, разве нет? На Йом-Кипур мы постимся, не моемся, ходим в белом. Зачем? Чтобы покинуть тело, притвориться кем-то другим. На Пурим пьем и наряжаемся с той же целью. Платон называет это божественной исступленностью, Еврипид – дионисийскими мистериями, в исламе это называется суфизмом, в индуизме – авадхутой, в шаманизме – трансом. Но суть-то одна и та же.

– Да зачем нам терять себя? – Амир потрогал расплавившееся маршмеллоу, к пальцам его прилипли белые нити.

– Чтобы узреть Бога, для чего же еще, – ответил Эван.

– Ой, все, – сказал Амир, – только не надо опять этой чепухи, окей? Без нее было лучше.

В моей груди вдруг шевельнулся слепой страх.

– Зачем ты притащил нас сюда?

– Иден, ты же знаешь, один я не могу это сделать, – не моргнув, произнес Эван; он явно ни о чем не жалел.

– Не можешь сделать что? – Эван не ответил, и Амир впился в меня взглядом: – О чем он, Ари?

Я