Миллер пожирал ее глазами, пытаясь угадать ее мысли, а потом с сожалением в голосе произнес:

— Знаешь, Мэгги… Я тебе почти верю. Но не могу рисковать. Ты меня пойми и не обижайся. Я хочу быть уверенным на все сто процентов. Поэтому мои ребята, пожалуй, помогут тебе покопаться в твоей памяти получше. Извини.

Он снова кивнул людям в масках, и те вновь сдернули ее со стула. Только на сей раз швырнули на пол. Один из них склонился над ней и крепко сжат пальцами ее горло. Мэгги попыталась заглянуть ему в глаза, но ее взгляд оттолкнулся от них, будто резиновый мячик от стены. Уже чувствуя, как похититель начал сжимать ее горло, она, хрипя и задыхаясь, торопливо выкрикнула:

— А вдруг ничего и не было с самого начала?..

Миллер тут же дал знак своему громиле, и тот ослабил хватку.

— Что ты сказала?

Мэгги попыталась было повторить, но горло ее свело судорогой и она лишь судорожно закашлялась. Рука человека в маске по-прежнему лежала на ее шее, но уже не давила. Отдышавшись, она проговорила:

— Может, ничего и не было…

— Ты про что?

— Он ее и не прятал.

— Объясни.

Мэгги попыталась было подняться с пола, но человек в маске не дал ей этого сделать.

— Все эти послания, которые оставил нам Гутман… Тот диск, а потом еще надпись в игре… Все это было записано в ту субботу… И Кишону он звонил тогда же… — Она вновь закашлялась. — А вдруг он просто не успел сделать то, что собирался? Он хотел спрятать табличку, придумал, где заложить тайник, спланировал, как зашифровать его местонахождение… Гутман все сделал, кроме одного — так и не успел положить туда табличку. Вмешались обстоятельства: он пошел на митинг, где его застрелили. Он не рассчитывал на это. Возможно, он хотел спрятать табличку уже после митинга. Но… не вышло.

Миллер обдумывал сказанное ею.

— Ну и где она сейчас в таком случае?

— В этом все и дело. Я не знаю. Понятия не имею. А если я не знаю — принимая во внимание то, что разгадала все подсказки, — значит, никто не знает. И никогда не узнает.

— Другими словами… табличка утеряна?

— Да.

Миллер вновь задумался и даже подпер кулаком подбородок. Потом он вдруг вскочил из-за стола и принялся расхаживать перед Мэгги взад-вперед. Она любовалась носками его лакированных башмаков. Миллер остановился перед ней и вынес свой вердикт.

Иерусалим, пятница, 10:14

Таксист отвез ее прямиком в гостиницу, но она не пошла к себе в номер. Ей хотелось солнца и одиночества — то есть того, чего она была лишена с раннего утра. Мэгги вышла из машины в начале подъездной аллеи и огляделась.

У центрального входа было шумно. Стояло несколько машин такси, туда-сюда сновали туристы, волоча за собой огромные чемоданы. Она обратила внимание на то, что большинство из них покидало гостиницу. Это было объяснимо. В последние несколько дней Иерусалим стал небезопасным.

Позади нее послышался шум и чей-то голос, усиленный мегафоном. По улице медленно двигалась демонстрация, впереди которой ехал джип, выкрашенный в оранжевый цвет, с открытым верхом и с транспарантом на бортах. В машине стоял юноша и выкрикивал в мегафон хулу в адрес премьер-министра. С противоположной стороны улицы двигалась другая толпа. Пацифисты не шли, а танцевали под модную поп-музыку…

Мэгги бросила взгляд в сторону холма, где располагалось американское консульство. Ей вспомнилось, как ее встретил Дэвис, как они сидели с ним в саду и он рассказывал ей про соседний монастырь. Это было всего пять дней назад, а ей сейчас казалось, будто минуло не меньше пяти лет. Тогда она была уверена в том, что ее миссия состоит в заключении мирного соглашения. Она чувствовала огромную ответственность. И гордилась собой…

Мэгги повернула налево, в сторону от гостиницы. У нее ныло все тело, а на душе лежал камень. Ей страшно хотелось принять горячий душ и лечь в свежую постель, но она не могла себе этого сейчас позволить.

Парк был пуст, и в нем царила тишина. Лужайки, за которыми никто давно не ухаживал, поросли сорняком. Чугунные ограды клумб проржавели. Мэгги обратила внимание на то, что даже дорожки, проложенные в парке, были выложены все из того же иерусалимского камня, который ей уже смертельно надоел. Интересно, что о нем думают коренные жители города? Должно быть, видеть уже не могут. Так же, наверно, чувствуют себя работники шоколадной фабрики: новичков восхищают ее ароматы, а старожилов просто тошнит…

Она выбрала первую попавшуюся скамеечку и присела на самый краешек. Когда Миллер окончательно поверил ей и сказал, чтобы она убиралась ко всем чертям, Мэгги испытала облегчение, но вовсе не радость. Да, у нее болело все тело… Да, она пережила адское унижение… Да, Миллер раскрыл ей глаза на суть ее иерусалимской миссии… Но сейчас Мэгги беспокоило не это, а то, что Миллер отпустил ее. Мэгги ему не верила и теперь терзалась мыслями: почему он ее отпустил?

Снова и снова вспоминая свой разговор с ним, она вспомнила и слова, сказанные им на прощание. Миллер строго-настрого предупредил ее о том, чтобы она молчала.

— В противном случае, девочка, «Вашингтон пост» опубликует печальное известие о том, что мисс Костелло в очередной раз впуталась в любовную интрижку, а когда поняла, что тем самым опять подвела своих коллег, пережила нервное потрясение и слегка помешалась.

Миллер сказал, что лично даст интервью газете, в котором скажет, будто это он решил предоставить Мэгги шанс, поручил ей важную дипломатическую миссию, а она не справилась и подвела его. Не удержалась и прыгнула в койку к одному из участников переговорного процесса.

«А если я скажу, что это все вранье?»

«Тогда мне придется подкрепить свои слова фотографиями и видеопленкой, где вы с Ури… милуетесь».

Мэгги и сейчас содрогнулась, вспомнив об этом. Она, сама того не зная, сделала все, чего ждали от нее эти подонки. Мэгги не считала, что если Бог создал ее женщиной, то это как-то мешает ей в работе. Даже наоборот — она пользовалась этим в разумных пределах и никогда не злоупотребляла. И во всяком случае, гораздо больше всегда полагалась именно на свой профессионализм.

Миллер же выбил почву у нее из-под ног. После разговора с ним Мэгги уже не могла думать о своей работе, не испытывая при этом жгучего стыда. Он все перевернул с ног на голову. Он заставил Мэгги забыть о том, что она классный переговорщик, умный и тонкий дипломат, сильный аналитик… Он заставил ее на минуту поверить в то, что она просто шлюха. И что тот инцидент в Африке на самом деле не пятно в ее карьере, а единственное крупное достижение. Что никому не нужны ее мозги, а нужны только сиськи и задница. И что ее истинное призвание в мировой дипломатии — уметь вовремя раздвинуть ноги.

— Господи, да ведь меня просто изнасиловали, — пробормотала она, тупо глядя на свои туфли. — И началось это в тот момент, когда Бонхэм передал мне билеты на самолет…