вместе с ними, и от ростка мысль накинулась на Богов.

Боги были главным источником энергии и силы – вдохновляли на подвиги, отнимали бессмысленность смерти. У каждого народа свои Боги, у каждого народа своя сила. Люди верили в них и получали за это надежду, благодаря которой могли жить дольше, чем миг. Так было до рождения огня, а потом человек научился всему, что возможно, и Боги куда-то делись. Кто-то говорит, что они мертвы, но нет – они живы и выжидают момента, когда единый Бог перестанет жить внутри нас. Но это не произойдёт, пока есть смельчаки, способные кричать всему миру: «Я и есть Бог!» …

Из-за сумбура странных мыслей он и не заметил, что смастерил из деревянного бруска. Мысли загипнотизировали, и художник творил, не осознавая, что именно. На ладони лежало аккуратное кольцо, словно сотворённое десятком инструментов, а под кистями рук ошмётки дерева.

Луна уже вовсю озаряла небо, и художник взглянул на неё сквозь кольцо и пригубил восхищения: «Как же она великолепна! Повезло, всё-таки, людям жить на этой планете и лицезреть такую красоту!».

Глядя на луну, осознаёшь могущество Вселенной, насколько всё в ней велико и красиво, и не бессмысленно – и это будоражит всех художников. Холодная величественность луны, порою, настораживает, и не попросишь у неё всего, чего желаешь, но чаще человеку хочется просить у луны всё и рассказывать ей обо всех мотивах своей жизни, о которых люди и не догадаются…

–Ужин готов, а стол почти накрыт, – выходя из дома, промолвила Анастасия, и Арлстау поспешил спрятать кольцо.

Её лёгкое, белое платье еле касалось колен и очень волновало художника. Лёгкий ветерок сейчас безжалостен к высоким пальмам, но не смел помять собою её платье.

Он смотрел в неё так, словно видел впервые и впервые ел взглядом её красоту. Это не осталось ею незамеченным, и не понравиться этот взгляд ей не мог – он, как первое свидание, как первый снег.

–Что с тобой, Арлстау? – улыбнулась она, ожидая, что скажет что-то приятное, похожее на комплимент, но ожидания не оправданы – ну и пусть.

Он встал на одно колено перед ней, прислонил губы к её тёплым ногам и смотрел на неё снизу-вверх всё также, будто видел впервые.

Достал кольцо и почувствовал, как её сердце бешено забилось в потёмках груди.

–Окажешь ли мне честь, быть моей женой? – полушёпотом спросил он её.

Сначала она потеряла дар речи, но счастья на лице от этих слов не скрыть. Здесь нет священников, нет ЗАГСов и церквей, но, разве, это имеет значение?! Разве, женщине без этого нельзя быть кому-то женой?!

–Да! Да! Да! – закричала она, сияя от счастья и скомкала художника в чарующих объятиях.

Кольцо подошло идеально её безымянному пальцу, скользнуло по нему и, словно прилипло, пожелав остаться навеки. И пусть, что оно из дерева, а не из золота, и пусть не украшает его многомиллионный бриллиант, но оно значит больше, чем вся бумага мира.

Жизнь им обоим показала, что и счастье не в деньгах, и сила тоже не в них.

Художник поднялся с колена и крепко обнял свою возлюбленную, чувствуя, что она уже стала ему женой в этот миг. Затем глубоко заглянул в её карие очи, и голос его немного продрог, и сомнение никуда не спрятать, но спросить удалось:

–Разделишь ли ты со мной моё дарование? Желаешь ли ты стать художником, рисующим души?

Глава 11

Мечты учат мечтать правильно…

-Кто ты есть, чтоб решать, что здесь делится? Кто такой, чтоб менять суть борьбы? Говорить всем, что всё здесь изменится? Кто есть ты, раз тебе снова верится?

–Я кудесник своей же судьбы!

Затишье – шаг до тишины или до бури?!

Есть вопросы, которые не заставят ни думать, ни задуматься, хоть и желают к этому призвать. Как ни цинично, но они скучны, и по этой глупой причине, их ждёт короткая дорога, лишённая палитры, фейерверков и искренних цветов.

Вопрос художника заставил поразмыслить о многом – особенно, о том, что за человек стоит перед ней, какая в нём кровь, какое в нём достоинство, какое безобразие. «Кто он такой, этот Арлстау?!».

Теперь и ей пришлось посмотреть на него, словно впервые видела, и увиденное ей не разонравилось – наоборот, воодушевило. Художник бесконечен для неё – от скукоты нет шанса умереть, и каждая его идея ей будет интересна, и каждую захочется украсить чем-то своим.

«Всё в этом человеке создано для меня, он – подобие моих мечтаний, но более яркое, более тёплое, и, самое главное – близкое, ведь мечтания о человеке ещё дальше мечтаний о жизни, они где-то за звёздами, к ним не зачем тянуться руками! В Арлстау есть всё, чем я хочу насытиться, чем я хочу владеть, и, что хочу желать! В нём всё то, чем есть смысл дорожить…», – начинала этим свою мысль, а продолжила: «Каково ему быть единственным в своём роде? Не одиноко ли ему, пусть и находясь рядом со мной? Даже не рядом, а вместе! Как же он видит этот мир, если во всём способен разглядеть душу?!».

Все эти вопросы ни раз приходили в её чистые мысли, но отвечать на них всегда приходилось по-разному, не всегда своевременно…

–Почему ты молчишь?

–Я согласна! – ответила уверенно она, пусть и не до конца, но переварив свой выбор. – Но ответь мне, почему ты принял это решение?

Ожидаемый вопрос, но заранее к нему не готовился, потому говорил на эмоциях.

–Когда узнал, на что способен, – начал он, словно исповедь, – я желал согреть весь мир своим теплом, хотел показать ему свою собственную истину – на неё никто не повлиял, потому считал, что она отличительна! Потом я понял, что это желание не такое уж и искреннее, и, на самом деле, я не хочу этого! Да и не хватит мне тепла на весь мир, не хватит и мороза! Указать путь – это максимум моих возможностей…

Помолчал чуть-чуть и воскликнул:

–С тобой хочу делить своё тепло, а миру только мысли…

–Ты и есть весь мир! – прошептала она сквозь улыбку. – И нет нигде мира прекраснее тебя!

Приятно, это очень приятно. Для него она – нежный создатель, для неё он – на свете один…

–Вот я и хочу разделить его с тобой пополам, – ответил он ей, вдоволь насладившись искренностью, – чтобы ты познала то, что вижу я каждый миг своего существования…

Ужин, приготовленный любимыми руками, был вкуснее, чем вчера,