– Услуга.

– Иди в бездну, – сказал Есмал, но звонок не оборвал, поэтому Мар просто подождал, пока любопытство и природная скаредность победит многолетнюю неприязнь. Дождался. – И что мне с этого?

– Я буду тебе должен, Есмал. Я. Тебе. Должен. Один раз. Одну услугу.

– В обмен на что?

– Мне нужны сведения из Управления по недвижимости. Список купленных, взятых в аренду или представлявших интерес поместий, домов и усадеб прямо или косвенно принадлежавших старым семьям за последние полгода. Кто интересовался, кто арендовал или арендует, кто купил.

– А срок?

– Вчера, Есмал. И сделать надо через третьи руки.

– А ты не слишком много хочешь для одной услуги?

– Не много, достаточно. Как раз для одного. Не юли. Я знаю, что у тебя есть там контакты.

– Завтра к обеду.

– Поздно.

– Нормально, Холин. Моего контакта нет в Нодлуте. Я могу начать сам, отсюда, из Корре, но не даю гарантии, что этого никто не заметит.

– Хорошо. Завтра к обеду. И учти, я прекрасно знаю сколько все это стоит, включая услуги посредника.

Оборвав разговор, Мар прошелся по кабинету. Завтра к обеду, это хорошо. Это быстрее, чем он рассчитывал. В окно дунуло и скребущий звук прошелся по нервам наждаком. Комиссар остановился напротив сквозящего окна и приняся упорно и обстоятельно швыряться в раму “пластырем”. И собирался делать это до тех пор, пока при очередном порыве не перестанет мерзко скрести. Как когтями по стеклу. Плотному темному стеклу, о которое разбился его зов. Но он не прекращал, ни на секунду. Потому что она никогда не прекращала, когда нужно было, чтобы звали его. И потом – тоже. Звал, швырялся в раму “пластырем” и прислушивался к тому, как Лисия плачется Пышко на судьбу. Она опять вышла из приемной, оставив дверь нараспашку, так что и напрягаться особо не нужно было.

– Ну почему всегда так? – вздыхала девушка.

– Ты о чем это, Лиса?

– Да все о том же. О мастере Ливиу. Пришла – непонятно, в чем душа держится. Но злая, сильная, улыбка, как у сытого гуля, сожрать не сожрет, но цапнет из любви к искусству. Вечно на голове гнездо, штаны или драные, или чумазые, или и то, и другое, лицо с недосыпу помятое, а все равно красивая такая, хоть кричи.

– Так вот почему он орет!

– Кто орет?

– Комиссар тьма-Холин, – хохотнул Подхолмс. – Ты продолжай, продолжай, у меня чая много. А закончится – еще заварим. Хороший чай.

– Вон тот, в синем?

– Не, этот не трожь. Ведьмачий. Там строго надо. Только Гарпия знает, как заваривать. Ты на криках остановилась.

– Тьфу на тебя, магнад Подхолмс. Я не про крики вовсе, а про то, что кому-то все, а кому-то ничего. Вот мастер-некромант Ливиу. Сильная, красивая, и денег у нее куча, зачем только работать пошла, непонятно. И жених-эльф, выходит, что теперь – глава дома, пусть от этого дома едва с десяток остался, и сам не такой красавчик, как раньше был. Зато влюбленный по уши и дальше. Аж до слез проняло, когда он ее там, во дворе, целовал. И свет этот от них. И комиссар...

– Что комиссар?

– Ругается! На нее, а потом глаз не сводит, когда та не видит. И улыбается ей всегда… глазами. Прочим – как обычно, а глазами – только ей. Даже если ругается при этом.

– Хорошая ты девчонка, Лиса. Симпатичная. И мозги вроде на месте и прочее всякое при тебе, а главного не понимаешь.

– Чего это?

– Вот у тебя родичи есть, брат родной, тетка, подружки, наверное, какие-то?

– Ну?

– Ну! – передразнил хоббит. – А у нее – никого, только эти двое, и то не понятно, есть они или нет. И где же тут всё?

Все верно, дежурный Подхолмс, только двое. Знать бы еще, куда этот второй ломанулся, будто его индюк жареный в зад клюнул. Хоть и перекашивает от него, а тут он первый союзник и, если надо, костьми ляжет. Угу… и крови чашку нальет, и светом поделится, и уши свои сунет везде, где не надо. Можно, конечно, позвонить, но это уж совсем на крайний случай. Сам, все сам. Я не собираюсь ее с вами делить, что бы вы там себе не мечтали, тьен Эфар. А то про эльфов и их увлекательную семейную жизнь разные рассказики ходят, наверняка не на ровном месте выдумано. И ни с кем другим делить не собираюсь тоже.

Все правильно, девочка Лиса, симпатичная и умная, и все ты верно сказала. Она такая и есть. Красивая, хоть кричи, даже когда на голове гнездо и штаны драные, ведь главное не оболочка, а то, что внутри. А там внутри – вселенная и бархатная тьма, и ветер в мягких серых перьях, которые есть, хоть она в них больше не верит, и океан звездного света, и все прочее, страшное, больное и острое, как и во мне самом. Потому что чудовищам тоже надо, чтобы их кто-то любил, до дрожи, до крика, потому что – мое, колючее, злое, но теплое. Но ты зря все это увидела и сказала, девочка Лиса. Больше всего на свете чудовища не любят, когда кто-то понимает, где их слабое место.

В окно больше не дуло. Мар вышел из кабинета. Немного постоял у косяка у выхода в зал. Там больше не говорили о том, о чем не стоит, но он все равно подождал, пока договорят. Потом подошел.

– Комиссар Холин! Я уже все, я уже иду, вам что-то нужно?

– Нужно. С завтрашнего дня ты здесь больше не работаешь.

– Но комиссар Холин, как же… Я же… – глаза сделались, как две плошки, и слезы вот-вот польются, и Мар вдруг сообразил, что Лисия до невозможного похожа на Францеску и, одновременно, на Митику, и что он всегда выбирал вот таких женщин, пока не нашел ту, что дороже жизни.

– О тьма! – не выдержал он. – До конца недели. Неустойку тебе оплатят в двойном размере, как компенсацию за самодурство нанимателя. Рекомендацию я напишу. На работу ходить не надо. Лучше поищи себе что-нибудь другое.

– Но я буду, до конца недели же!

– Дело твое. Свободна.

Лисия метнулась в приемную и дверь закрыла, чтоб никто не слышал всхлипываний.

– Зачем так-то?