— Признаться, я гадал, скоро ли вы об этом спросите.

— Вот я и спрашиваю.

— Слышали вы о проекте «Эос»?

— Вряд ли.

— Эос — греческая богиня утренней зари. Ее именем мы назвали план омоложения Марса.

— О да, я, конечно, слышал о нем. Вы хотите растопить полярные шапки, не так ли?

— Именно так. Если мы растопим весь лед и смерзшийся углекислый газ, произойдут большие изменения. Плотность атмосферы возрастет настолько, что люди смогут работать на поверхности без космических скафандров, а в дальнейшем и дышать без кислородных приборов. Появятся ручьи и реки, а то и небольшие моря и, главное, растительность, зачатки тщательно подобранных флоры и фауны. Через два-три столетия на Марсе раскинутся новоявленные райские кущи! Это же единственная планета в Солнечной системе, которую мы способны перестроить уже сегодня, на базе современной технологии: Венере, быть может, суждено навсегда остаться раскаленной печью.

— А при чем тут космический подъемник?

— На орбиту надо будет поднять оборудование весом в несколько миллионов тонн. Ведь единственный практический путь отогреть Марс — расположить вокруг планеты солнечные зеркала поперечником в сотни километров. Заметьте, что зеркала должны быть установлены на века: когда ледовые шапки растают, на планете надо будет поддерживать оптимальную температуру.

— Разве нельзя доставить нужные материалы с рудников и заводов в поясе астероидов?

— Кое-что, разумеется, можно. Но лучшие солнечные зеркала делаются из натрия, а его в космосе мало. Будем разрабатывать соляные пласты Тарсиса — это, к счастью, у самого подножия горы Павонис.

— На сколько же лет рассчитана реализация вашего проекта?

— Если все пойдет гладко, первая стадия завершится лет через пятьдесят. Не исключено, что успеем к вашему столетнему юбилею: по последним статистическим данным, до ста доживают уже тридцать девять процентов землян…

Морган расхохотался.

— Обожаю людей, которые умеют тщательно подготовиться к разговору.

— Мы бы просто не выжили на Марсе, если бы не научились придавать значение мелочам.

— Ну что ж, ваше сообщение производит известное впечатление, хотя у меня, пожалуй, есть еще немало вопросов. Например, насчет финансирования…

— Это уж моя забота, доктор Морган. Я — банкир, вы — инженер.

— Так-то оно так, но вы, по-видимому, неплохо разбираетесь в инженерном деле, а меня жизнь научила никогда не пренебрегать экономикой. Прежде чем всерьез задуматься о своем участии в вашем предприятии, я должен ознакомиться с подробными бюджетными выкладками…

— Вы их получите.

— …и со многими другими данными. Вы, наверное, не представляете себе, сколько еще изысканий потребуется — это касается и производства супернитей, и проблем стабильности и контроля… я мог бы перечислять до полуночи.

— Ну зачем же повторяться — наши инженеры внимательно читали все ваши выступления. Они предлагают прежде всего провести небольшой эксперимент, который разрешил бы первоочередные технические вопросы, а заодно доказал бесспорность самого принципа…

— Какие вам еще нужны доказательства?!

— Мне они не нужны, но, согласитесь, маленькая демонстрация практического характера никогда не бывает лишней. Разрешите объяснить, что имеется в виду. Мы просили бы вас разработать какую-то простейшую систему — пусть это будет хотя бы проволочка с грузом в четыре-пять килограммов. Спустите этот груз с орбиты на Землю — да-да, на Землю. Если получится здесь, то на Марсе тем более. А затем поднимите по проволочке что-нибудь на орбиту — все равно что, лишь бы продемонстрировать, что ракеты изжили себя. Обойдется такой эксперимент относительно недорого, даст ценную информацию, послужит прекрасной тренировкой — и, по нашему разумению, избавит вас от многолетних препирательств. Можно будет обратиться к правительствам Земли, в Солнечный фонд и другие межпланетные банки, ссылаясь на несомненный факт — успех эксперимента.

— Я вижу, вы действительно все продумали. Когда бы вы хотели услышать мой ответ?

— Если честно, то через пять минут. Но, объективно говоря, дело не столь уж срочное. Назовите сами любой срок в разумных пределах.

— Хорошо. Пришлите мне все разработки, финансовые расчеты, все материалы, какими располагаете. Как только ознакомлюсь с ними, сообщу вам свое решение — максимально в недельный срок.

— Благодарю вас. Вот мой личный номер. Можете вызывать меня в любое время.

Морган опустил карточку, переданную ему банкиром, в прорезь коммуникатора и зафиксировал номер в памяти прибора. Решение созрело раньше, чем он вернул карточку владельцу. Если только марсиане не допустили в своих расчетах какой-нибудь серьезной ошибки — а он готов был спорить на любую сумму, что не допустили, — его отставке пришел конец. Он и раньше замечал за собой любопытную особенность: он мог подолгу, мучительно раздумывать над житейскими пустяками — и не ведал сомнений в решающие, поворотные мгновения своей судьбы. Тут он сразу же знал, как поступить, и почти не ошибался.

И все-таки, по крайней мере на этой стадии игры, он предпочел бы не вкладывать столько интеллектуального и эмоционального капитала в предприятие, которое еще вполне может лопнуть как воздушный шарик. Банкир давным-давно распрощался, давно проделал первые километры обратного пути в лунный порт Спокойствия через Осло и космодром Гагарин, а Моргану никак не удавалось взять себя в руки и сосредоточиться на каком-то из занятий, намеченных на долгий северный вечер: в голове, сменяя друг друга, проносились планы на будущее, о котором он два часа назад и не подозревал.

Минут десять он беспокойно ходил из угла в угол, потом, присев к столу, попытался составить список своих обязательств, располагая их в порядке возрастания неотложности. Однако вскоре сознался себе, что не способен сосредоточиться даже на таком простом деле. Его подспудно мучила какая-то неясная мысль, но едва он пробовал сформулировать ее, она тут же ускользала, как знакомое, но еще не запомнившееся иноязычное слово.

Наконец Морган, раздраженно вздохнув, встал из-за стола и вышел на балкон, который опоясывал фасад отеля. Было очень холодно, но безветренно, и минусовая температура бодрила, не вызывая протеста. Небо сверкало звездами, желтый полумесяц плыл навстречу своему отражению в воде фиорда, а сама вода застыла, чуть поблескивая, словно полированное черное дерево.

Тридцать лет назад он стоял здесь, на этом же месте, с девушкой, облик которой, по правде говоря, почти изгладился у него из памяти. Оба они праздновали окончание институтского курса, и, пожалуй, кроме новеньких дипломов, их ничто не соединяло. О серьезном увлечении не было и речи — они были молоды и наслаждались обществом друг друга, вот и все. Но — пути психики неисповедимы — именно это потускневшее воспоминание каким-то образом привело его вновь на берега Тролльсхамн-фиорда в нынешние критические минуты. Что подумал бы двадцатидвухлетний студент, узнай он, что ноги сами заведут его в места былых утех тридцать лет спустя?