Наказание, которое было назначено Эндрю, представлялось ему не таким уж страшным, если затем он получит дозволение вновь надеть белую накидку с кроваво-алым крестом спереди.

Он хныкал по ночам от боли – многочисленные синяки и ссадины, остававшиеся после побоев, мучительно ныли. Он спал в грязных углах, если только его оттуда не вытаскивали те, кому случалось его заметить. Смеющиеся поварята тягали его за ноги и сбрасывали с каменных ступеней или, подстрекаемые посудомойками, поднимали на ноги, чтобы девицы могли плюнуть ему в лицо. Эндрю выносил это обращение стойко и покорно, поскольку после этих забав ему частенько перепадали какие-нибудь объедки. Он превратился в жалкое существо, грязное, отвратительное на вид, покрытое болячками и синяками, по которому ползали вши и блохи.

Изгнанник.

Более того, когда ему вернут рыцарский титул и все привилегии, Эндрю будет запрещено вымещать зло на братьях по храму Соломона и даже на слугах за то, что они оскорбляли и унижали его. Пока он оставался псом, обращаться с ним как с последней тварью вменялось им в обязанность. Вернув свою накидку, Эндрю не имел бы права ворваться в кухню и избить там всех до полусмерти. Это было частью наказания – получать лишь презрение и пинки от подметальщиков, поваров, посудомоек. Более того, если бы им вздумалось обращаться с ним по-другому, магистр и рыцари наказали бы их за это. Слуги были обязаны превращать его жизнь в ад на земле, пока Эндрю бегал на четвереньках по замку.

Однажды утром он ползал взад и вперед под обеденным столом, как краб, уворачивающийся от множества сапог. Вдруг на пол упала кость с остатками мяса. Одна из собак кинулась к добыче, но Эндрю придушил пса и отбросил прочь, а затем, как дикий зверь, зарычал на других, и они послушно попятились.

Едва он повернулся, чтобы схватить кость с мясом, вниз опустилась рука, чтобы поднять его добычу.

Эндрю вцепился в руку зубами.

Скамья со скрежетом отъехала назад, когда рыцарь вскочил на ноги, посасывая руку.

– Господи Исусе! – воскликнул чей-то голос. – От зубов пса остались кровавые отметины! Он едва мне палец не перекусил!

Кто-то другой нагнулся и посмотрел под стол.

– Это был не пес, а наш изгой! – воскликнул он. – Вон он, грызет кость, которую ты уронил.

Раздался звон клинка, извлекаемого из ножен.

– Убью тварь…

Эндрю поспешно отскочил в сторону и помчался прочь из столовой, в коридор, по-прежнему сжимая кость в зубах.

Рыцарь вскочил из-за стола. В руке, залитой кровью, хищно поблескивал кинжал.

Эндрю загнали в угол у окна. Он повернулся к своему противнику и подобрался, выгнув спину и присев на корточки, как пойманный в ловушку пес. Оскалившись, он яростно и хрипло зарычал на рыцаря, который вдруг замер на месте.

– Только подойди, – прошипел Эндрю, отощавший от постоянного недоедания, но открывший в сердце новую, дикую, первобытную силу, – и я перегрызу тебе глотку!

Он походил на свернувшуюся кольцами змею, готовую впиться в лицо человеку, если тот осмелится приблизиться. В глазах полыхала расплавленная ярость. В груди нарастало отчаянное желание выжить любой ценой.

– Я не шучу. Я разорву тебе глотку и перекушу горло, ты, свинья!

– Ты… ты не смеешь так со мной разговаривать! – пророкотал рыцарь. – Ты наказан!

– Я готов принимать все оскорбления, которые другим будет угодно бросить в меня, – отозвался Эндрю, – но не стану покорно сидеть, открываясь удару кинжала. У меня есть право защищаться. Если сейчас я пес, значит, буду псом. Даже собака не позволит убить себя без боя. Не принимай мою покорность за смирение. Я приму назначенное наказание, но не больше того, что заслужил.

– Ты укусил меня, подлая тварь!

– И укушу снова, если попробуешь украсть то, что принадлежит мне по праву. То, что падает на пол, становится пищей собак. Я – пес. В следующий раз я отгрызу тебе пальцы.

Рыцарь, казалось, не знал, как ему теперь быть. Он не мог вернуться в зал, не заставив обидчика поплатиться за оскорбление. Все остальные рыцари, включая магистра, наблюдали за ним, ожидая исхода стычки. Славное развлечение за обедом. Наконец он развернулся, словно собираясь уходить, а затем быстро подскочил к Эндрю и отвесил ему пинок в живот.

– Подавись этим, жалкий негодяй! – с яростью бросил рыцарь. – В следующий раз я проломлю тебе голову!

Эндрю принял пинок точно так же, как обычный пес, – тихо, коротко взвыл и поспешил отползти прочь со своей добычей. Ребра больно ныли, зато ему удалось проучить остальных. Никто теперь не станет поднимать еду, упавшую со стола. Мясо на кости было очень вкусным. Он никогда еще не ел ничего столь аппетитного. За награду пришлось побороться, но она все-таки досталась ему, Эндрю! Обглодав кость дочиста, юноша швырнул ее собакам, которые встретили этот щедрый жест лаем и воем, благодаря за подношение.

Та ночь выдалась особенно холодной. Эндрю подполз к собакам, надеясь согреться. Они приняли его как члена стаи. Один пес вместо подушки, другой под спину. К этому времени он стал вонять псиной. Слуги морщились и отворачивались, когда Эндрю пробирался мимо них на четвереньках, и швыряли в него ботинками, чтобы отогнать прочь.

– Я запомню вас! – как заведенный, повторял Эндрю. – Я знаю вас. Я запомню ваши лица.

Это остановило их – все вспомнили, что через несколько месяцев «пес» снова превратится в рыцаря, и тогда им не поздоровится. Они, конечно, знали, что Эндрю не сможет их выпороть в наказание, однако его угрозы возымели свое действие, заставили обидчиков нервничать и гадать, не собирается ли юноша отомстить им каким-либо другим, более хитроумным и коварным способом. Воображение их оказалось весьма ограниченным, к тому же слуг так долго принижали и оскорбляли, что подозрение в несправедливости и жестокости рыцарей успело прочно укорениться в их сознании.

– Может, он умрет, как тот, второй, которого наказали до него, – произнес как-то раз один слуга в разговоре с другим.

– Даже не надейтесь! – бросил Эндрю. – Я сделан из другого теста, друг мой. Не рассчитывай на подобную удачу.

Слуга ссутулился и растворился в тени.

Однажды к Эндрю подошел Джон из Реймса и поставил на полу перед ним коробку, а затем ушел прочь, не обернувшись и не сказав ни слова. Эндрю метнулся вперед, кое-как сорвал обертку непослушными пальцами и обнаружил внутри огромный финиковый пирог. Рядом лежало письмо, написанное изящным, аккуратным почерком человека, который зарабатывал этим нехитрым искусством себе на жизнь, сидя на базарной площади.

«Рыцарь Эндрю, – гласило письмо, – я прослышала от тех, кто странствует по дорогам между странами, что тебя постигла беда. Я испекла этот пирог собственными руками. Ты обнаружишь, что он сладок и вкусен. Надеюсь, он тебе понравится. Теперь у меня есть муж, и ему ничего не известно об этом, поэтому прошу тебя не присылать мне никаких писем и подарков в ответ. Ульмурра, Дева с глазами леопарда».