– Моя рука! – взвыл тот.

Эндрю вгрызся в нее изо всех сил, сомкнув зубы на кости. Нож упал на одеяла, застилавшие постель магистра. Эндрю схватил неизвестного за руки и быстро обездвижил. Человек сопротивлялся как бешеный, потом начал всхлипывать. Через минуту в спальню ворвались сервиенты и разняли сцепившихся противников. Обоих оттащили к дальней стене комнаты. Загорелись факелы, заливая покои неровным красноватым светом.

– Не его! – вскричал Одо, указывая на молодого рыцаря. – Не сэра Эндрю. Он спас меня от этого мерзавца!

Руки, удерживавшие Эндрю, тут же разжались. Он покачнулся, неуверенно стоя на ногах.

Нападавшего внимательно рассмотрели при свете факелов.

– Это не ассасин, – наконец произнес командир сервиентов. – Это же сын кузнеца.

Уолтер Пьюсон повис на руках стражников, распяленный между ними, безутешно рыдая.

Одо де Сент-Аман сидел на краю постели; из раны на плече сочилась кровь. Белоснежная ночная рубашка была заляпана красным. Тут же послали за храмовым лекарем, и тот вскоре прибыл, заспанный и вялый, чтобы обработать и перевязать раны магистра. Он объявил, что они не опасны и жизни главы ордена ничто не угрожает. Одо собрался с мыслями и посмотрел на несостоявшегося убийцу.

– Зачем ты пошел на это? – спросил он, пока лекарь перевязывал его рану. – Что я тебе сделал? Не оплатил счет? Ведь не может быть, чтобы дело оказалось серьезнее этого? Может, я причинил зло твоему отцу или брату? Хотя такого я тоже не припомню, мальчик. Говори!

Но Уолтер ничего не сказал. Казалось, силы окончательно оставили его. Он только бросил один взгляд на Эндрю, не выражавший ни злобы, ни угрозы, прежде чем его увели в темницу.

– Что ж, – помолчав, произнес Одо, – мы скоро выясним, в чем дело. Раскаленная добела кочерга быстро вырвет из юнца признание.

На следующее утро Эндрю обнаружил, что его восстановили во всех правах, вернули накидку, золотые шпоры, чудесный меч Ульфберта и доспехи работы Хельмшмида. Все было прощено и забыто. Одо благодарил юношу за спасение его жизни и в доверительной беседе признался, что Гондемар де Блуа внес немалую сумму в сундуки храма Соломона, чтобы Эндрю опозорили.

– Мне искренне жаль, что я причинил тебе столько зла, – произнес Одо де Сент-Аман, – и прошу тебя простить действия, навязанные мне лживым рыцарем, Гондемаром де Блуа.

Эндрю отнюдь не считал, что магистру можно было что-либо навязать, однако он испытывал такое облегчение, вернувшись в ряды тамплиеров, что не стал возражать. Он пережил ужасные страдания из-за пристрастного и несправедливого суждения магистра, однако идти из-за этого на ссору с ним не стоило. Одо по-прежнему оставался главой ордена, ни к чему навлекать его гнев на свою голову.

Поэтому Эндрю вернулся в свою комнату, с трудом удерживаясь на ногах, цепляясь за стены коридоров, чтобы не упасть. Дело даже не в том, что у него подгибались колени – сама эта поза казалась слишком неестественной. Ему хотелось вернуться на четвереньки при первой же возможности. Эндрю боролся с искушением всеми силами рассудка. Не следовало подчиняться усвоенным за эти месяцы собачьим привычкам. Напротив, нужно было избавиться от них как можно быстрее.

– Что это ты делаешь, бездомный пес?! – воскликнул голос за его спиной. – Поживее-ка становись на четвереньки, как тебе и полагается!

Резкий пинок отозвался болью в спине Эндрю.

Он развернулся, вне себя от боли и ярости, и обнаружил, что его ударил чумазый мальчишка с кухни, который теперь нагло усмехался, довольный собой.

– Джозеф, – предупредил Эндрю, – я бы на твоем месте не стал продолжать в том же духе.

– Почему это, ты, рыцарь-полукровка?

– Потому что я поставлю тебя на место. Я прощаю тебе этот последний удар как напоминание о том, чем я был. Нанеси еще один – и тебе придется возвращаться на кухню с разбитым носом.

К ним подошел подметальщик, в чьи обязанности входила уборка коридоров и общих комнат, которыми пользовались тамплиеры. Он бросил взгляд на Эндрю, затем на Джозефа и, похоже, сразу понял, что завязалась ссора. По всей видимости, парнишка уже знал о происшедшей перемене, потому что его глаза округлились от ужаса, стоило кухонному мальчишке снова пнуть молодого рыцаря в бедро.

– Ха! – воскликнул он. – Опускайся на четвереньки, ты, грязный пес!

– Джозеф… – Подметальщик, видно, собирался предупредить своего товарища, но уже было слишком поздно. Тот растянулся на полу, из сломанного носа хлестала кровь. Эндрю потирал костяшки пальцев.

– Прости, Джозеф, мне запрещено мстить за то, как вы обращались со мной, пока я был собакой. Но теперь я вновь человек, а ты пнул меня после того, как мне были возвращены рыцарский титул и все привилегии. Советую тебе пойти и приложить что-нибудь холодное к носу.

Подметальщик проводил своего товарища на кухню, утверждая, будто он горячо ему сочувствует, но позже принялся со смехом рассказывать эту историю прислуге. Приняв горячую ванну, как следует позавтракав и посетив цирюльника, Эндрю направился в конюшню проведать Чародея. Конь, казалось, был искренне рад видеть своего хозяина, не зная, почему тот опозорен, поскольку иной причины столь долгой разлуки быть не могло. Эндрю отправился в город немного прокатиться, затем заехал на чай к Хасану и его семье, рассказав им о своих злоключениях, после чего вернулся в замок и узнал, что Пью, кузнец, скончался на месте, узнав о преступлении, едва не совершенном его сыном.

– Посерел, как вчерашний хлеб, – произнес Джон из Реймса. – Потерял сознание и ударился головой о наковальню.

– Бедняга, – пробормотал Эндрю. – Узнать, что его сын оказался убийцей!..

– Мальчишка, конечно, был ему приемным сыном, – продолжал Джон. – Видно, дело в плохой наследственности. Никогда не знаешь, от кого родились такие вот сироты, верно? Им следует благодарить небо за то, что попали в ученики к хорошему ремесленнику и научились чему-то полезному, но плохая кровь все равно берет свое. Наверное, парень – бастард какого-нибудь вора или разбойника. Как бы то ни было, очень скоро он присоединится к своему бедному отцу, когда его вздернут на виселице.

Несмотря на это, никто не узнал, почему Уолтер Пьюсон решил убить Одо. Дело в деньгах? Или он пытался отомстить за что-то? Ответов на эти вопросы не нашлось. Мальчишка отказывался говорить даже под пытками. Никто не сообщил ему о смерти отца. Эту новость приберегали напоследок. В арсенале палача еще осталось несколько фокусов, которые тот хотел испытать на пленнике.

В Утремере были в ходу пытки, неизвестные в Европе. Здешние заплечных дел мастера с большим рвением обучались чужим секретам, благо им хватало возможностей применить свои новые знания на практике. Вопли жертвы были музыкой для ушей тюремщиков. Они забавлялись с раскаленным железом, крутым кипятком, клещами, острыми ножами, солью, едкими жидкостями, тяжелыми камнями, коробками, утыканными острыми шипами, и другими игрушками. Однако существовала пытка, которую особенно любил заплечных дел мастер, трудившийся в темнице Одо де Сент-Амана. Жертва глотала толстую веревку, пока та не выходила с другого конца, таким образом нанизав на себя все внутренности. Тогда бедолагу подвешивали за нее, как на вертеле, над дымящимися углями.