— Вас что, и убить могут при обучении, если не хороши? — сделал страшные глаза Крид.

— Всякое случается, — пожал плечами сирена. — Ну сам представь. Я бестолочь, мой дар — так, пустяк, обучение неполное. И все же я при полном напряжении сил способен убить голосом. А мама распоряжалась вашим королем и всем двором, да и нынешний советник, к сожалению, справляется. Разве такое можно оставлять без внимания? Нас с детства учат и изучают. Тех, кто не умеет себя сдерживать, азартных, жестоких через край, злобных — отсеивают. Обычно не убивают. Раньше лишали языка, а теперь араави облегчил кару: всего лишь подрезают голосовые связки, делая говор хрипловатым и тихим. Недавно сирен еще и приучали к цветку ош, хотя это — настоящая подлость. Граат полностью отменил подобное, запретил под страхом казни. Он вообще толковый дядька, наш владыка. Только благодаря его уму и усердию еще живем мирно.

Сирена рассмеялся сам, назвав владыку дядькой, и рассмешил спутника. Крид хохотал, смотрел в опрокинутое над головой небо — синее, в перышках редкой пены облаков — и думал о том, как славно устроилась его безнадежная поездка. И настоящие острова не похожи на те ужасные страшилки, что нашептывают при дворе. И люди оримэо добродушны и красивы. И океан щедр и приветлив, а храм не совершает кровавых жертвоприношений. А газур… так он сам может сообщить не меньше гадостей о короле Альбере, но родное дэлькостийское величество для своих подданных вне подозрений. Так что и газура можно оставить там же, в числе безупречно святых с самого дня коронации.

К вечеру лодка шла уже не широкой просторной водой, а узкими путаными проливами. Близ ствола Древа острова теснились, малые липли к большим, скалы там и тут опасно щетинились камнями рифов, полускрытых водой. Те еще ловушки для неопытного лоцмана! Но рулевой выглядел безмятежно спокойным. Приглядевшись, Крид опознал в нем ужасающе тощего и, по уверениям спутника, безмерно драчливого стража. Да что они тут, все талантливы, один принц — обыкновенный? Петь не может, карт не рисует, голосом убивает только маму, особенно когда простужен…

«Хоть грести умею, спасибо отцовской ссылке на галеры», — улыбнулся Крид, лежа и блаженно щурясь.

Парус в ленивом безветрии жаркого вечера сложили, потом разобрали саму мачту.

Весла без звука уходили в вишневый сироп заката, перемешивали его и поднимались, храня тягучие ленивые капли. Рулевой негромко приказал:

— О-о-ло-оз, — задавая более быстрый ритм гребцам.

Правильно, сироп-то пригорает, вон как темен стал! Того и гляди до черного дойдет. А скалы берегов так близко: кажется, весло вытяни — и дотронешься. И продолжают сходиться!

Снова обрел голос рулевой:

— О-о-йа-о.

Весла в последний раз тронули воду и легли вдоль бортов. Скалы летели мимо, почти касаясь плеч, вверху они сомкнулись сплошным сводом недружелюбной тяжести. Ночь упала из каменных недр и накрыла островную страну мгновенно, как ловчая сеть. В тишине только вода гладила борта и журчала, распадаясь двумя струями возле острого носа лодки. Хороший ход у легких суденышек островитян! Упругий мрак нехотя раздался и выпустил добычу, признавая непосильным для себя опыт худенького рулевого. Впереди лежала светлая вода в первых робких лунных бликах. Арка прохода уже не различалась за спиной, камень казался сплошным.

Роул пару раз одобрительно хлопнул по борту, его поддержали прочие. Рулевой тихонько рассмеялся. Сирена шепотом пояснил, что этот коридор используют редко. Течение быстрое, надо и ход набрать, и двигаться сразу по единственному верному пути. А уж в темноте, в прилив, нормальные люди сюда не лезут. Зато теперь они во внутренней части кроны Древа, сократили путь самое меньшее на три полных дня. А еще здесь всегда самая тихая вода, штормы малоопасны, больших лодок немного. На весла села новая смена, и сирена бормотал продолжение своих пояснений, уже сонно кутаясь в невесомое «одеяло».

— Утром доберемся до острова Диоса, сменим гребцов, — зевая, сказал Роул. — Если будем усердны и ветер поможет, на закате достигнем пролива золотой середины. Узкий канал ведет через сердце Древа, там есть причалы храма. Еще раз поменяем гребцов — снова утром, а там уже и столичный Гоотро появится на горизонте.

Крид выслушал и медленно забылся сном. Над его головой уже ставили парус, пряча за полотнищем частые звезды, которые здесь куда крупнее и ярче, чем дома, в Дэлькосте. Так колют глаз — хоть накрывайся с головой. А сияние Жемчужной Россыпи, как тут зовут Млечный Путь, не дает спокойно спать ни одному жадному до сокровищ богачу. Всю ночь скупец, наверное, во сне собирает драгоценные слезы моря и сортирует, раскладывая по сундукам. Хотя в плену ларцов они гаснут, а тут, в черных волосах южанки-ночи, очень хороши.

— Соал, ты все же вынырнул. — Губы газура предательски дрогнули, он усмехнулся, пряча боль. — Пропаду я без тебя. Кто мне скажет то, о чем во дворцах принято молчать?

Перед рассветом старый слуга очнулся впервые с того дня, как его вернули во дворец. Яоол после истории с отравлением шумно гневался, ежедневно вызывал слуг, диктовал грозные письма и намекал на нежелание коварных сирен храма лечить старика, но втайне надеялся получить в ответ всего-то достоверные и свежие новости относительно его здоровья. Хотя бы прочесть о том, что слуга жив. Пока что жив…

Утро еще не разрумянило восток. В высокие распахнутые окна, от пола до потолка, дышала свежесть моря. Соал любил вольный воздух, и поэтому выздоравливать его поместили именно в этот роскошный зал с балконом, выходящим на море. Яоол замер, вдыхая прохладу и наслаждаясь превосходным началом дня, ничуть не испорченным подъемом до зари.

Тощий пацан, нахально явившийся во дворец, сопровождая больного, отстранил правителя с крайней непочтительностью, склонился над старым слугой и всмотрелся в его лицо. Едва слышно спел звучание, недовольно хмыкнул и побежал к столу возиться с порошками и каплями.

— При мне сиренам полагается молчать, нацепив намордник, — напомнил Яоол.

— Вы, да будет мне дозволено сказать и это, — хмуро огрызнулся пацан, не делая попыток повиниться, — сами сюда явились. Время приема лекарств. Я делаю то, что должен делать.

— В храме все так невоспитанны?

— Отчего же, попадаются медоточивые, но им режут связки, — снова огрызнулся сирена.

Яоол с отвращением уставился на пацана, едва перемогая гнев. Оскорблением со стороны араави было уже то, что старика не вернули при первых признаках улучшения, как требовал газур. Худшим издевательством стало возвращение. Соала сопровождал тощий заморыш, ничуть не похожий на толкового лекаря. Откуда у пацана опыт?

— Вы сами не пожелали видеть здесь энэи Лооту, — напомнил подлец, верно угадав причину гнева. — Вы отклонили имена еще пяти сирен и меня приняли лишь потому, что я сюда явился сам и никого не стал слушать. Дедушке плохо, ему нужна поддержка, я пою, сердце подталкиваю. Позже я займусь суставами. Это долгая мучительная работа, и я охотно буду ее разнообразить, вышибая мозги вашим стражам. Убить голосом куда проще, чем наметить слабую надежду на восстановление суставов. Я вас предупреждаю: берегите своих соглядатаев, не злите меня.