на пол. Снял домашние тапки и пошел к кровати совершенно обнаженным. Он наклонился к Мари. Когда она попыталась привстать и потянуться к нему, он с силой оттолкнул ее обратно. Она только посмеялась этому.

«Так близко. Последний запах, последний смех, последние минуты».

– Будь во мне, дорогой! – Мари уже почти кричала.

– Как последние десят лет? – ровно и тихо говорил Антуан.

– Как последние десять лет!

– И сколько ты хочешь чтобы это продолжалось?

– Как можно дольше, милый! Давай уже.

– Как можно дольше…

Он перекинул ногу через нее и навис над ней. Мари вытягивала язык в попытках прикоснуться к плоти Антуана. Он будто дразнил ее, очень медленно приближаясь к ней. Наконец он с силой оказался в ее рту и Мари даже закрыта глаза от наслаждения. Он сам двигался в ней, ей оставалось только лежать.

«Последние…ах, да…последние мгновения».

Право рукой он схватил подушку и тянул ее к себе.

«Правильно, держи глаза закрытыми».

Антуан занес подушку над головой.

«Так и лежи».

Он так впился в подушку, что будь его ногти длиннее, он бы ее прорвал.

«Уже скоро. Уже сейчас. Последние мгновения удовольствия, после секунды жизни».

Он резко вышел из ее рта, чуть подался назад и опустил подушку ей на лицо. Он с силой давил сверху на подушку. Мари начала бить руками, пытаться вылезти из-под подушки, но Антуан уже навалился всем телом и когда Мари задохнется было лишь вопросом времени. Секунды длились для Антуана как часы, а для Мари пролетали как мгновения. И с каждой прошедшей секундой у нее оставалось все меньше воздуха и все меньше шансов выжить. И вот движения рук и брыкание тела стали более вялыми, будто она делает это неохотно. Но Антуан не ослаблял свой нажим. Уже двигалась и пыталась сопротивляться лишь одна рука от всего тело. У Антуана возникло ощущение, будто тело уже умерло, а это рука живет своей, отдельной от тела, жизнью. Он ничего не говорил, а лишь часто и громко дышал. Мари пыталась кричать в начале, но из-за подушки все звуки походили на мычание. Но вот уже и рука упала на кровать и все тело перестало двигаться. Антуан держал подушку еще несколько секунд и лишь потом поднял ее. Ему открылось неживое лицо Мари. Глаза закрыты, рот закрыт, волосы заслоняли половину лица. Он продолжал смотреть на ее лицо и неожиданно для самого себя заплакал, отбросил подушку в сторону. Он слез с уже мертвого тела, лег рядом и смотрел влажными глазами в потолок.

К Антуану приехала полиция и медики через полчаса после звонка, в котором он сообщил о смерти Мари. Антуан ничего не менял в положении тела, в наготе – оставил все как было. Причиной смерти указали удушье. Антуан отвечал на все заданные ему вопросы уверенно и без колебаний. Все, что он говорил отчасти было правдой, а отчасти небольшой придумкой, которая, однако, идеально вписывалась в общую картину жизни Мари.

Но только сам Антуан для себя еще не понял – сегодня он начинит новую жизнь или же продолжает старую, но только без главного ее звена, без фундамента, без опоры?

Дни проходили и вот уже Мари не было в квартире три дня. Антуан сидел вечером в кресле и курил. Свет был выключен, телевизор был выключен. Сплошная темнота была в квартире, куда только из окон мог бы попадать свет, если бы они не были завешены плотными шторами.

Сейчас, когда он один, квартира казалась огромной. Слишком большой для него одного физически и слишком маленькой для его душевных истязаний. Две пустых комнаты, пустая кухня, прихожая, пустой длинный коридор, даже туалет и ванная комната были пусты. И только одна комната занята им, Антуаном. Таким же пустым как и вся квартира. Пустой человек в пустом помещении, наполненным пустым воздухом. Самая маленькая комната из трех, самая уютная и одновременно самая одинокая из всех. Он менял сигарету за сигаретой, не делая перерыва, прикуривал новую от старой. По несколько минут мундштук был у него в губах, в зубах, а руки лежали на подлокотниках. Антуан поднялся с кресла только тогда, когда сигареты в пачке закончились. Он встал и пошел на кухню, где из начатого блока достал новую пачку, а заодно и опустошил уже полную пепельницу. Когда он вернулся и сел в кресло, то огонек спички осветил, хоть и немного, комнату. Он не затушил спичку после того как зажег сигарету. Он смотрел на огонек, не моргая. Антуана завораживало это, он только смотрел. Он не думал ни о чем конкретном сейчас кроме огонька спички, который постепенно приближался к его большому и указательному пальцам. Огонек мерно двигался. Половина спички уже потемнела и обуглилась. Огонек все ближе к пальцам. Лишь треть спички осталась еще не тронутой огнем. Антуан не моргал. Антуан не думал затушить спичку. Четверть спички еще светлая. Пятая часть. Миллиметры разделяют огонь и кожу. Края пальцев чувствуют тепло от приближающегося огонька. Это было приятное ощущение мягкого тепла, будто заботы. Но вот тепло было уже не мягким, а горячим. Огонек наконец дошел до пальцев, но Антуан даже не дернулся. Он так и не моргнул от момента как спичка загорелась, до момента как она потухла. Он бросил потухшую спичку в пепельницу и посмотрел на свои пальцы, будто видя в темноте следы ожогов на коже. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Антуан услышал шум в коридоре. Он открыл глаза и повернул голову. Какой-то шорох продолжался и он плавно встал с кресла. Сигарета уже потухла и он, не вынимая ее из мундштука, положил в пепельницу. Короткими шагами он пошел к коридору. Когда он подошел и облокотился рукой на косяк, то, присмотревшись, ничего не мог увидеть из-за сплошного мрака. Двери во все комнаты и на кухню были закрыты. Коридор казался очень длинным, как тоннель в конце которого не было видно света. Он не решался пойти дальше, да и шорох прекратился. Он всматривался, все больше напрягая глаза и кажется мог что-то различить в этом мраке. Например он видел дверные ручки, предметы, которые лежали вдоль коридора. Антуан подумал, что нужно включить свет в комнате (коридор был без освещения). Он нажал на выключатель, но свет не включился. Он несколько раз понажимал туда-обратно, но бестолку. Антуан подумал, что пройдет по коридору и включит свет в прихожей, дабы найти источник шороха. Он сделала шаг и вышел из комнаты, оказавшись уже в коридоре. Глаза его все также