Потом начал он свои заклинанья. Пол дворца поколебался, и из средины залы возник великолепный трон. Муж, одетый порфирою, воссел на оный: это был Генрих I, супруг Екатерины. Но не долго оставался он на престоле и внезапно низвергнулся с оного на пол (последствие подтвердило справедливость сего предсказания: граф Монгоммери без намерения нанес королю сильную рану на одном турнире, и сей последний от нее скончался). За сим появился Франциск I, старший из сыновей королевы. Сей также не долго оставался на троне и вскоре исчез с оного без всякого шума. Таким образом один государь являлся за другим. Некоторые из них пребывали на престоле продолжительнейшее время, иные тихо исчезали с оного, а другие ниспадали с шумом; наконец какая-то малорослая фигура с великим трудом взошла на трон, и королева невольно воскликнула: "Ах, вот и маленькой Беарнец!" Сие восклицанье, неизвестно почему, весьма смутило чернокнижника. Малорослый король также сидел недолго и наконец низринулся с шумом. Гаурико продолжал поназывать его преемников; но после Людовика XIV убедительнейше просил королеву отложить дальнейшее любопытство и удовольствоваться тем, что она уже видела. Он предупреждал, что отныне представятся ей столь ужасные явления, что она не в состоянии будет их снести. Королева была однако ж непоколебима и хотела видеть все до конца.

После того явился король, который также не долго был обладателем своего престола. Он вдруг исчез, и за ним представился последний из его преемников. Вскоре произошла жестокая буря; все окна залы дрожали; какая-то враждебная сила низринула короля с престола, а сей последний превратился в развалины; ужаснейшие чудовища, с ожесточением раздиравшие друг друга, рассекали воздух с диким свистом, сильный запах серы наполнил всю залу, и королева упала в обмороке!»

Сей отрывок из записок г-на Галльйона помещен в одной немецкой книге, изданной в Лемго 1730 года, следовательно, за 60 лет прежде революции. Книга сия сохраняется у издателя «Минденских ведомостей», который и приглашает любопытных сограждан лично удостовериться в справедливости сей статьи.

В письмах с Майна и во всех немецких ведомостях повествуется следующее, столь же невероятное, как и ужасное происшествие. Близ Эрбаха, что в Оденвальде, находится древний развалившийся замок Шнеллерт. В народе давно существовало предание, будто бы в нем обитает дух, который от времени до времени посещает все окрестности. Пришествие сего незваного гостя обыкновенно сопровождается громом и бурею. Жители ближних деревень, и особенно Обер-Кейнсбаха, уверяют, что они неоднократно были уже свидетелями сего непонятного явления; но никогда дух не выходил из замка в столь страшном виде, как в ночи с 8 на 9 августа. В протоколе, сочиненном по сему поводу, сказано следующее: «Около полуночи раздался по всем окрестностям ужасный шум, происходивший, по-видимому, из развалин замка Шнеллерта. Шум беспрестанно увеличивался, и весьма ясно можно было различить гром, похожий на пушечную пальбу, и стук, производимый, как казалось, скорою ездою артиллерийских орудий, запасных фур или других тяжелых экипажей. Сверх того слышан был в воздухе некоторый вой и свист, как будто бы все ветры дули вместе и ужаснейший вихрь свирепствовал со всех сторон. Это казалось тем удивительнее, что ни одно деревце не колебалось. Посреди сего грома и шума раздавались также радостные и жалобные крики, происходившие, как казалось, от тысячи голосов. По временам были также слышны звуки, подобные трубам и литаврам. С ними смешивался барабанный бой, лай собак, рев и стенания. Всего яснее слышно было ржание лошадей и стук оружия. Сии ужасы продолжались почти целые два часа и достигли наконец до такой степени, что многие из поселян вообразили наступающее преставление света. Все жители Обер-Кейнсбаха, Лангенбробаха, Геймлаха и проч. были свидетелями сих ужасов; да и в отдаленнейших селениях, как то в Асгольдере и Вольбахе, слышан был сей страшный шум. Когда грозный дух вступил в Ротенштейн, бывающий, как говорит предание, обыкновенною целью его путешествий, то появился на восточной стороне горизонта кровавый крест, окруженный пламенными всадниками, и множество черных облаков, кои имели вид гробниц. Потом всё сие превратилось в кровавое и огненное море, покрывшее всё небо, и наконец исчезло и сие последнее со страшным треском, подобным тому, который происходит при падении горы. За сим небо появилось в прежней своей ясности, и все звёзды блистали прекраснейшим светом. Повторяем, что более тысячи человек были свидетелями сего ужасного и чудесного явления».

Императрица Иозефина была суеверна, но не в такой степени, как утверждали. Точно она не любила, чтобы в ее обществе говорили о пророчествах, ибо ей самой была некогда предсказана скорая смерть. Несмотря на то, она удовлетворила нашему пламенному желанию узнать, что ей было предсказано на Мартинике, и сообщила следующее. Бывши еще в девицах, во время одной прогулки увидела она многих невольниц, стоявших вокруг старой женщины, которая предвещала им будущее. Любопытство заставило ее остановиться. Пророчица, увидевши ее, испустила громкий крик, бросилась к ней, схватила ее за руку и, по-видимому, была в сильном волнении. Девица Таше смеялась над этими глупостями и не противилась. «Итак, вы замечаете в моих чертах что-нибудь необыкновенное?» — спросила она. «Да!» — «Несчастия или счастия должна ожидать я?» — «Несчастия! — да! — а также и счастия!» — «Вы отвечаете очень умно, любезная сивилла, ваши прорицания не слишком ясны…» — «Я не смею говорить яснее», — сказала женщина, возводя с странным выражением глаза свои к небу. — «Что же видите вы в моем будущем?» — сказала Иозефина, которой любопытство пробудилось. «Что я там вижу?! Вы не поверите мне, когда я вам скажу!» — «Я поверю, точно поверю. Скажите же, любезная старушка, чего я должна страшиться или надеяться!» — «Вы хотите знать это; хорошо! Так слушайте же! Вы скоро выйдете замуж. Союз ваш будет несчастлив. Вы сделаетесь вдовою и потом… потом — королевою Франции. Вы проживете несколько лет счастливо, но потом потеряете жизнь в одном возмущении». Сказавши сии слова, старуха бросилась из толпы так скоро, как позволили ей лета. Иозефина запретила беспокоить мнимую чародейку за ее смешное пророчество, объявив, что это вздор, желая показать тем негритянкам, как мало верит она словам ее. Рассказывая это происшествие своим знакомым, она всегда смеялась над ним. Действительно, никак нельзя было ожидать того странного переворота, который мы видели, и девица Таше, вероятно, вышла бы за какого-нибудь креола и провела жизнь свою на месте своего рождения. Она точно совершенно забыла о сем происшествии и вспомнила об нем только тогда, когда потеряла своего супруга г. Богарне, искренно ею любимого. Он подавал ей весьма основательные причины к ревности, и она сначала жаловалась на сие весьма кротко; видя же, что это нисколько не переменяет его поступков, которые приписывала непреодолимой страсти, она стала осыпать его упреками; но это, вместо того, чтобы возвратить его ей, еще более отдалило его, и совершенная разлука была, по-видимому, неизбежна. В это время произошла революция. Г. Богарне был посажен в тюрьму. Узнавши о том, она забыла все его слабости и употребляла все свои старания, чтобы как-нибудь улучшить его положение. Такие благородные поступки сильно на него подействовали, и он писал к ней несколько писем, в которых поручал ей детей своих. Он весьма сожалел об отсутствии своего брата, который мог бы служить защитником его, пред столь сильно оскорбленною супругою. В последние минуты своей жизни он был исключительно занят ею. Будучи сама посажена в темницу, она узнала там об ужасной смерти г. Богарне. «Против воли своей, — говорила она нам, — я непрестанно думала о своем пророчестве, и наконец оно казалось мне совсем не так смешным, как прежде; я даже стала почитать это весьма естественным и простым. В одно утро тюремщик вошел в комнату, где я спала с герцогинею Эгильон и двумя другими дамами; он сказал нам, что пришел взять мою постель и отнести ее другому заключенному. "Как? — спросила герцогиня. — И так госпоже Богарне будет дана лучшая?" — "Нет, нет, ей уже никакой больше не нужно, — возразил он с диким смехом, — потому что ее отведут в Консьержери, а оттуда под гильотину". — При сих словах подруги мои испустили горестный вопль. Я старалась их утешить, сколько могла; но наконец, когда их стенания и жалобы наскучили мне, я объявила им, что их горесть совершенно безрассудна; что я не только не буду отведена на казнь, но даже сделаюсь французскою королевой. "Почему же не назначите вы своих придворных?" — спросила герцогиня Эгильон сердито. — "Ах! Ваша правда; я об этом и не подумала. Вас, моя любезная, я назначаю своею почетною дамою; я обещаю вам это". Дамы начали плакать еще сильнее, ибо, видя мое спокойствие в такую ужасную минуту, они полагали, что я лишилась рассудка. Между тем спокойствие мое точно было неподдельное, и я твердо была уверена, что мое прорицание исполнится. Так как герцогиня Эгильон находилась почти без чувств, то я притащила ее к окну и отворила его, чтобы освежить ее несколько воздухом. В это время заметила я в толпе народа одну женщину, подававшую нам разные знаки, которых я не понимала. Она непрестанно брала в руки свою одежду, но мы никак не догадывались, что это означало. Видя, что она продолжает делать то же, я закричала: Robe? Она сделала утвердительный знак, потом схватила камень, положила его в свое платье и указывала нам на него другою рукою; Pierre? — вскричала я опять. Радость ее была неизъяснима, когда она увидела, что мы ее понимаем; держа вместе камень и платье, она делала нам знак отсечения головы и потом начала плясать и хлопать в ладоши. Этот странный пантомим произвел на нас сильное впечатление, ибо мы осмелились думать, что он предвещает нам смерть Робеспьера. В эту самую минуту, когда мы колебались между страхом и надеждою, услышали мы в коридоре большой шум и странный голос нашего тюремщика, который, ударив свою собаку ногою, воскликнул: "Марш, ты робеспьеровская каналья!" Это выражение уверило нас, что нам нечего более бояться и что Франция спасена. Действительно, чрез несколько минут вошли к нам товарищи нашего несчастия и сообщили это важное происшествие. Тогда было 9-е Термидора. Мне опять принесли мою койку, на которой я провела лучшую ночь в жизни; ложась спать, я повторила моим подругам: "Вы видите, что меня не казнили, и я точно буду французскою королевою". Сделавшись императрицею, я хотела сдержать свое слово; я просила, чтобы г-жа Жирарден была сделана моею почетною дамою, но император не согласился на это потому, что она отделилась от нас. Вот, — продолжала Иозефина, — настоящая справедливая история сего, столь славного пророчества. Конец мой мало беспокоит меня; я живу здесь так покойно, так уединенно, не вмешиваюсь ни в какие политические дела, и делаю столько добра, сколько могу. И так я надеюсь умереть тихо на своей постели.