трубы начинали пить, и кто первым опустошал свой сосуд, тот становился победителем. Этот день домашнего веселья был, однако, и днем «скверны». Входы в святилища перегораживались веревками; город наводняли фигуры в зловещих масках — чужеземцы? злые духи? души умерших? Вспоминали Икария, которого Дионис научил выращивать виноград и делать вино: когда Икарий угостил первым вином односельчан, они, опьянев, подумали, что он отравил их, и убили его. Вечером бражники пьяной толпой направлялись к святилищу Диониса, старшей жрицей которого была «басилинна» — жена архонта-«басилевса», — чтобы отдать ее в жены Дионису. Бракосочетание происходило ночью при свете факелов в окруженном кутилами Буколионе — «Пастушьем доме» на Агоре. Басилинне полагалось возлечь то ли с гермой, то ли с басилевсом под маской Диониса. В день «горшков» с утра варили в меду зерна различных злаков и, поминая мертвых, приносили жертвы Гермесу Хтоническому, после чего ели из горшков, радуясь вновь обретенной жизни. Девочки в этот день качались на качелях, помня, как Эригона, дочь Икария, повсюду искала отца, и, наконец, найдя его тело в колодце, повесилась. И вот теперь, чтобы искупить вину, это ужасное событие воспроизводили в безобидной форме «айоры» — ритуального раскачивания[584]. Раскачивание к тому же было метафорой полового акта — частью обряда, готовившего девушку брачного возраста к помолвке[585].

Ил. 284. Мастер Пенелопы. Скифос. Ок. 440 г. до н. э. Выс. 20 см. Берлин, Государственные музеи, Античное собрание. № F 2589

На аверсе берлинского скифоса, расписанного Мастером Пенелопы около 440 года до н. э., стройный бородатый голый сатир с гирляндой на голове изображен в тот момент, когда, толкнув вперед девушку на качелях, ждет, протянув руки, ее возвращения (ил. 284). Сила толчка видна по его выставленной ноге, вздетому хвосту, разметавшимся волосам. Физиономия напряжена, глаз из-под высокого нахмуренного лба таращится не на девушку, а куда-то выше ее головы, словно на что-то, его испугавшее. А по безупречно греческому безмятежному профилю девушки было бы невозможно догадаться, что в этот момент она, держась за веревки, взмывает, резко распрямив длинные стройные ноги, чтобы подняться как можно выше. Ветер откинул за спину густые пряди вьющихся волос, надул мелкоскладчатый хитон на спине и, того и гляди, сорвет гиматий, еще держащийся на ее ногах. Выпрямленные девичьи стопы поднялись до тонких упругих ветвей фантастического растения. Над девушкой слева написано: «Ты прекрасна, Антея».

Ил. 285. Мастер Пенелопы. Скифос. Ок. 440 г. до н. э. Выс. 20 см. Берлин, Государственные музеи, Античное собрание. № F 2589

Другого сатира — его имя Хорилл — видим на реверсе. Бородатый и голый, однако увенчанный высокой тростниковой короной, он, откинувшись корпусом, с очень важным видом, как бы пыхтя, несет выставленный далеко вперед зонтик над медленно идущей женщиной, закутанной в гиматий так, что рук ее не видно, а внизу можно разглядеть только узенькую полоску стоп (ил. 285). Склонив голову, она с неудовольствием смотрит вниз. Еще шажок — и она достигнет ветвей растения, в которые с противоположной стороны вихрем влетает Антея. Движение справа налево в эллинской вазописи встречается нечасто. Похоже, что Мастер намеренно направил важную особу навстречу качающейся девушке и что страх в лице первого сатира вызван тем, что он встретился взглядом с Хориллом.

Нет сомнений, что сценка на аверсе имеет отношение к третьему дню Анфестерий, к айоре. Но при чем тут сатиры? Предполагают, что на реверсе изображена басилинна, сопровождаемая в «Пастуший дом» для бракосочетания с басилевсом-Дионисом[586]. Если так, то, по-видимому, сатиры замещают здесь пьяную толпу выпивох, без которой ни бракосочетание с богом, ни айора не получили бы дионисийского размаха. Гротескные физиономии сатиров выражают глубокое опьянение участников Анфестерий. У девушки ветер в голове, ей не важно, кто раскачивает качели, лишь бы качали посильнее. А вот жене архонта, которая сама когда-то качалась в день «горшков» беспечно, как Антея, теперь, быть может, не очень приятно оказаться в толпе пьяных сограждан, жаждущих ее бракосочетания с мнимым Дионисом. Я предлагаю видеть в этом произведении Мастера Пенелопы насмешливое отношение художника афинской высокой классики, современника Фидия и Еврипида, к стихийным издержкам «старинных Дионисий».

А о таинственных Элевсиниях я лучше уж умолчу, чтобы не разгневать пышноволосую Деметру-богиню.

Под надзором Геры

Первое, что видит Гомер на выкованном Гефестом щите Ахилла, опустив взгляд с небес на землю, — свадебные процессии:

Дальше два города сделал красивых, людьми населенных. В первом пирует народ и веселые празднует свадьбы. Мужи выводят невест из чертогов при факелах ярких И провожают чрез город. Там свадебный гимн раздается. Юноши в пляске кружатся, и нежно среди хоровода Флейты и цитры звучат. И женщины перед домами, Стоя в дверях у порога, взирают и пляске дивятся[587].

Месяцем свадеб был посвященный Гере гамелион — по-нашему январь. Справляли их, как правило, в полнолуние. В первый день невеста приносила жертвоприношения Артемиде, чтобы дети и скотина были здоровы, и Афродите, чтобы с мужем слюбиться. На второй день невесту прихорашивали, омыв из священного источника. Друзья и родственники жениха и невесты собирались на пир в его или ее доме, а иногда и в святилище. Праздновали широко: в VI веке до н. э. был принят закон, ограничивающий число гостей тридцатью персонами. Кульминацией пира было «открытие» отцом невесты ее лица жениху на глазах у собравшихся. Ночью жених в сопровождении родственников, при факелах, под музыку и с танцами увозил на колеснице укрытую фатой невесту в свой дом. Их встречала мать жениха, вела к домашнему очагу, затем в комнату невесты, и там фату снимали. На третий день родственники и друзья приносили подарки[588].

Ил. 286. Мастер Амазиса. Лекиф. 550–540 гг. до н. э. Выс. 18 см. Нью-Йорк,