обязаны быть философами. И в далекой Элладе, и нынче они не считают нужным, увидев произведение искусства, анализировать его, чтобы отделить знак от значения и смысла. Устойчивость критерия «как живой» не позволяла мне отнестись к нему с профессионально-снобистским высокомерием, как к проявлению наивного вкуса. Как раз наоборот: рассматривая очередную вазу или скульптуру, я старался смотреть на изображения живых существ наивным взглядом и лишь потом пускать в дело знания.
Однако упругость двадцатипятивекового времени чувствовалась. Оно превращалось в пространство, отделяющее меня от произведений искусства. Мой анимационный взгляд был похож на впечатления зрителя театрального спектакля: он видит людей не существующих, но оживляемых игрой актеров и его воображением. На сцене перед ним не сама жизнь, а как бы жизнь.
Это убеждало меня на протяжении всей работы, что я присутствую на захватывающих спектаклях в «Театре эллинского искусства».