– Нормальной, сука, жизни? – хриплю на самых низких, только потому что от предыдущего неосторожного ора голова едва не раскололась.

– Станешь жрать бухло, я буду здесь. Понесет куда-то, я буду рядом, как поводырь.

– Пошел ты на хуй, поводырь, – все, что я способен повторить, прежде чем закрыться в ванной.

Какой там бухать? Физически мне не менее плохо, чем душевно. Я так убился вчера, что начинаю блевать, едва во рту оказывается зубная щетка. По желчи даю. Больше ничего ведь нет внутри. Даже воды не пил. Заливаюсь ею из-под крана уже после, когда трусить начинает так, что тупо на инстинктах страшно становится.

«Е-ба, ебало…» – способен удивиться, когда, проморгавшись, вижу кого-то типа себя в зеркале.

Рожа вся отекшая, в ссадинах и кровавых рубцах. Глаза воспаленные. Веки красные и опухшие. Губы – два расквашенных бревна.

Впрочем, долго новой личине мой интерес удерживать не удается. Ополоснувшись, ковыляю обратно к кровати.

– Поешь, – подсовывает Нечай мне какой-то суп из доставки. По пластику узнаю популярную сеть ресторанов. – Не выебывайся. Легче станет.

– Думаешь, я, блядь, способен? – мычу в подушку.

Прижатый к матрасу желудок снова скручивает. Перед глазами мельтешат черные точки. В башке вертолеты.

– Челюсть на месте?

– На месте!

– Значит, способен.

Съедаю гребаную похлебку, лишь бы Нечай завалил рыло. К слову, сложно дается только первая ложка. Когда я глотаю, предполагаемый фонтан рвоты не случается. Наоборот, усмиряется вся эта мутка внутри. И дальше я справляюсь без проблем, даже при учете разваленных в хлам губищ.

– Тебе мать писала. Просит какие-то вещи привезти, – выдает Нечай, когда я заканчиваю с едой и закидываюсь обезболом.

– Какого, блядь, хуя твоя морда делала в моем мобильнике?! – выхожу из себя.

Но этот гондон на мой ор уже не реагирует.

– Если ты соберешь, что нужно, я могу отвезти, – предлагает чересчур, сука, спокойно.

– Хочешь, чтобы инсульт и мою мать разбил?!

– Светиться не буду. Передам через пост. А ты там что-то напиши… Напиши, что заболел. Острая, блядь, инфекция.

И я поддаюсь на это чертово предложение, потому что все, о чем я могу думать, когда желудок и голова перестают мучить – это Юния. Снова она. Разве могут эти чувства когда-то утихнуть? Без вариантов. 

Нечай сказал, что я должен подняться, чтобы бороться. Меня, конечно же, зациклило на этой фразе. Но бороться я могу только за нее. Признав, что прежде играл грязно, собираюсь принять честный бой.

Терплю Нечаева всю следующую неделю лишь потому, что, когда он рядом, я успокоен насчет Юнии. Когда же уезжает на тренировку или за чем-то домой, меня, сука, шманает в лихорадке паранойи, которая, мать вашу, увы, стала моей реальностью.

– Ю хочет поговорить с тобой, – толкает Нечай в один из вечеров, когда мы делаем вид, что терпим друг друга, следя за трансляцией ММА.

За грудиной резко вспыхивает пожар. Но по сравнению со всем, что я уже пережил, эта боль сладкая.

– И тебе типа похуй? – разбирает меня неожиданное любопытство.

Наблюдая за Нечаевым, вижу, как он яростно движнячит языком во рту. Выпирает то по губам, то по щекам. Эта манечка у него с детства. Я, блядь, прекрасно вижу, когда он психует, как бы он не скрывал.

– Конечно, не похуй. Но запрещать вам видеться я не собираюсь.

У меня на языке вертится с десяток разных ответов. От дебильных ультиматумов в стиле «А вот я не собираюсь с ней разговаривать, пока вы вместе» до категоричного «Видеть ее никогда больше не желаю!».

– Сам к ней приду, когда буду готов, – рычу, в конце концов, и ухожу на балкон курить.

А когда этот момент наступает, на меня обрушиваются новые ошеломляющие известия. Пока стою у подъезда Юнии, пытаясь унять дрожь волнения, звонит мама и сообщает, что отца Нечая освободили, а взамен ему… обвинения предъявлены моему.

– Подожди, – сиплю я. – Как такое возможно? Я не понимаю…

– Приезжай домой, я тебе все объясню.

А что здесь можно объяснить???

– Через час буду, – обещаю я.

И оглушенный новостями, все же поднимаюсь к Филатовым. Пользуясь своим оторопелым состоянием, надеюсь, что мне удастся поговорить с Юнией на ровных тонах.

Но…

Как назло, застаю дома одну Агнию. Она, конечно, впускает меня в квартиру, предлагает чай, без конца о чем-то тарахтит.

А у меня в висках долбит, долбит… Шарахает, словно раскатами грома. Но эта гроза лишь надвигается.

– Свят… – выдыхает Агния совсем рядом. Ощущая жар ее близости, ошарашенно расширяю глаза. Ловлю в фокус ее лицо и громко сглатываю. Когда прикасается пальцами к не успевшим затянуться ссадинам на моем лице, вздрагиваю. – Ты самый лучший, знаешь? Давно хотела тебе сказать… Я… Святик, я люблю тебя!

Смысл сказанного не доходит до меня, пока она, придвинувшись всем телом, не припадает к моим губам своими.

Вместо того, чтобы оттолкнуть ее, я вдруг озадачиваюсь каким-то заторможенным анализом происходящего. Отмечаю то, как темно на кухне Филатовых, как мигает гирлянда в окне, каким необычным ощущается запах Агнии, как прижимаются к моему бедру ее коленки, как жгут грудь ее ладони, и как вдруг сильно разгоняется мое сердце.

А потом и вовсе… По всему моему организму будто искры рассыпаются.

Тревога, которую я все это время держал под контролем, выплескивается. Меня охватывает ярость неясной природы. И я… Схватив Агнию, изо всех сил прижимаю к себе и зло, очень зло, так, как никогда бы не сделал с Юнией, ее целую.

По сути, вымещаю на невинной девчонке всю накопившуюся агрессию. Только вот ее не становится меньше. Напротив, больше и больше, пока пожар не охватывает все мое тело.

Понимаю, что должен остановиться, но по каким-то причинам продолжаю свирепо терзать рот Агнии. До тех самых пор, пока внутри не рождается ощущение, что слетевшее с катушек сердце вот-вот разорвется на части.

Блядь… Агния… Блядь…

Лишь тогда отпихиваю девчонку, подрываюсь на ноги и, не осмелившись взглянуть на нее, вылетаю из квартиры.

55

Не могу. Мне страшно.

© Юния Филатова

Говорят, что любовь – чувство светлое. Лгут. В нем столько страха, боли, стыда, вины и, как следствие, крайней безнадеги, что впору этими тяжелейшими переживаниями захлебнуться.

Я понимала, что рассказать Святу о чувствах к Яну будет сложно.