Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит ли рассказывать ей об этом – хотя бы для того, чтобы Кэт знала, какую услугу Милкот оказал ей напоследок? Или лучше помалкивать?
На Генриетта-стрит я постучал в дверь под вывеской с розой. Узнав меня, привратник сразу оказал мне радушный прием. Заботясь о добром имени Кэт, я спросил, на месте ли господин Хэксби.
– Вы с ним только что разминулись, господин, – ответил привратник. – Да и с остальными тоже. – Его манера речи показалась мне непривычно оживленной. Неужто привратник навеселе? – В чертежном бюро ни души.
– Куда же они все подевались?
– В церковь ушли. – Привратник указал на собор Святого Павла, возвышавшийся напротив. – Господин Хэксби сегодня венчается со своей кузиной. А господин Бреннан и доктор Рен – свидетели.
– Но о помолвке еще не объявляли, – произнес я. – Я думал, свадьба состоится в конце месяца.
– Господин Хэксби получил разрешение от епископа. – Привратник многозначительно ухмыльнулся. – Уж очень ему не терпелось.
Кэт лежала на спине, одетая в ночную сорочку и чепец. Занавеси вокруг кровати были раздвинуты. В комнате горело не меньше дюжины свечей – что за безрассудное расточительство!
– Я хочу видеть свою невесту в первую брачную ночь, – чуть невнятно выговорил Хэксби, прижимаясь к ней за ужином. Отчего у жениха заплетался язык, от вина или от болезни, Кэт не знала. – Разве я этого не заслужил?
До тех пор Кэт полагала, что их брак, по сути, договоренность между деловыми людьми, заключенная для взаимной выгоды, и обычный супружеский долг в условия не входит. В мае, предлагая Кэт стать его женой, Хэксби создал у нее именно такое впечатление. Он стар и болен, поэтому о постельных утехах Хэксби не заикался ни тогда, ни позже – до нынешнего момента.
Кэт возблагодарила Бога за то, что пока лежит в постели в одиночестве. Она прислушалась к ночным звукам. Из-за близости Ковент-Гарден на Генриетта-стрит редко воцарялась полная тишина. И под колоннадами вокруг площади, и на соседних улицах почти в любое время дня и ночи можно было наткнуться и на уличную девку, и на попрошайку, и на игрока в кости.
Еще не пробило полночь, и с улицы доносились крики, пение, стук копыт и колес по дороге. Кэт с радостью поднялась бы на этаж выше, в свою каморку на чердаке, смежную с мастерской. Там тише, в ней она ближе к небу, и ее покой никто не тревожит. Но вместо этого Кэт лежит в своей новой спальне. Хэксби взял в аренду весь этаж целиком, и теперь ее новая квартира состояла из салона, или гостиной, и четырех комнат, помимо той, в которой она сейчас находилась. По крайней мере, Хэксби не собирался делать из Кэт кухарку: еду для них будут готовить на первом этаже или можно будет заказывать блюда в кухмистерской или таверне.
– Очень удобно, – рассуждал Хэксби, показывая Кэт эту квартиру. – Я буду и работать, и жить в одном здании, а ты наверняка будешь рада наконец стать хозяйкой в своем доме.
Кэт не ответила. Она заключила с Хэксби сделку, и условия, которые он ей предложил, были более чем выгодны. После событий этих трех недель Кэт должна бы была радоваться, что она не в тюрьме и не на виселице. Отныне она полноправная хозяйка собственного дома и мастерской. Днями напролет она будет заниматься делом, которое ей интересно. Вместе с фамилией господина Хэксби она получила защиту, подкрепленную законом. Благодаря мужу Кэт обрела статус. Разве у нее есть хоть один повод для жалоб?
Как будто в ответ на ее вопрос из уборной донесся низкий стон. В начале вечера они взяли наемный экипаж и поехали в «Барашек». Хэксби устроил трапезу роскошнее обычной и к тому же выпил больше вина. Кэт подозревала, что сейчас он расплачивается за эти излишества. Но не вечно же ее муж будет восседать на стульчаке. Скоро он выйдет и потребует того, что принадлежит ему по праву, данному церковью и государством.
Но хуже, чем в тот раз, когда кузен Эдвард подстерег ее в собственной спальне и взял силой, точно не будет. Кэт утешалась этой мыслью. Как бы там ни было, от Хэксби она не видела ничего, кроме добра. В отличие от Эдварда.
Стоило Кэт мысленно свернуть на эту дорожку, и она тут же оказалась во власти старого кошмара, от которого ей, возможно, никогда не избавиться. Время и усилие воли помогли Кэт приглушить воспоминания о совершенном над ней насилии. Однако новому воспоминанию всего лишь три недели, рана так свежа, что еще кровоточит. Стоило Кэт закрыть глаза, и эта картина тут же представала перед ее мысленным взором.
«Когда-нибудь я убью своего кузена», – сказала она Марвуду во время встречи на Новой бирже.
Это всего лишь фигура речи, говорила она себе. Просто выражение ненависти, за которым не стоит никаких преступных намерений. В тот субботний вечер Кэт действительно не строила никаких планов. После того как она попрощалась с Марвудом на Стрэнде, у девушки из головы не шла новость о том, что кузен ее выследил. Однако это не повод пренебрегать обязанностями по отношению к господину Хэксби и клиентам. Утром господин Милкот украдкой подошел к ней и попросил ее прийти в павильон Кларендон-хауса, чтобы обсудить с ним деликатный вопрос: способен ли господин Хэксби выполнить задачу, которую на себя взял. Господин Милкот сказал, что его смущает ухудшающееся состояние здоровья Хэксби, да и работы идут слишком медленно. И ради Хэксби, и ради себя самой Кэт не могла допустить, чтобы они потеряли этот заказ.
Милкот просил Кэт зайти через калитку в саду, сказав, что нарочно оставит ее незапертой. «Боюсь, если нас увидят вместе в отсутствие господина Хэксби, слуги будут сплетничать, – вполголоса произнес Милкот. – А когда до вашего начальника дойдут слухи о нашем разговоре с глазу на глаз, он, конечно, захочет узнать, что мы обсуждали. Я уж не говорю о том, что дурная молва навредит вашей репутации. Сами знаете, людям только дай повод. Поэтому я буду осмотрителен и прошу вас тоже соблюдать осторожность».
Кэт была тронута его заботой и польщена тем, что он желает знать ее мнение. От подозрения, что Милкот задумал ее соблазнить, Кэт отмахнулась: как любой истинный джентльмен, он дорожит честью. Казалось, Милкота смущала даже сама мысль о том, что ему придется разговаривать с девушкой наедине. Однако теперь Кэт поняла истинную причину его смущения. Эдварду была