делало ставку на массированное применение танков, артиллерии и авиации. Но неблагоприятные погодные условия ограничили возможности боевой техники. Незамерзающие болота, леса, снег, отсутствие дорог помешали использованию танков.

Финны мастерски устанавливали мины. Танки подрывались один за другим. Выяснилось, что танковая броня оказалась слишком слабой. Она не выдерживала попадания даже снаряда от 37-миллиметровой пушки.

Общевойсковые командиры плохо представляли, как следует использовать бронетанковую технику. Без нужды отдавали приказ перебросить танки с одного фланга на другой, но не обеспечивали горючим. В результате шестьсот танков, оставшись без горючего, стояли без движения, превратились в груду металла. Пришлось остановить наступление и их охранять, чтобы не достались финнам.

Авиации у Красной армии было больше, чем у финнов, но плохая погода мешала ее использованию. Выяснилось, что летчики обучены летать только в хорошую погоду, да и аэродромы не готовы к зимним полетам.

Комдив Михаил Петрович Кирпонос, обращаясь к Ворошилову, сказал:

— У нас интересное положение было, товарищ народный комиссар, с авиацией. В восемнадцать часов наши истребители летят ужинать или чай пить, а в это время противник летит нас бомбить.

— Противник знает, когда наши летчики чай пьют? — заинтересовался Сталин.

— Конечно, — подтвердил Кирпонос, — этим самым мы создаем благоприятные условия для противника.

Голос из зала:

— Такие случаи бывали часто или один раз?

— Это было несколько раз.

Накануне совещания, 21 марта 1940 года, Кирпоносу присвоили звание Героя Советского Союза. В апреле назначили командиром корпуса, а уже в июне сделали командующим Ленинградским военным округом.

Красноармейцев не учили прятаться от налетов вражеской авиации, они пугались финских самолетов, разбегались.

Известный летчик Павел Васильевич Рычагов, командующий военно-воздушными силами 9-й армии, награжденный за Испанию Золотой Звездой Героя, возмущался:

— Один из командиров дивизий сказал, что при такой мощной авиации, какая имеется у нас, ему не надо маскироваться, нас и так защитят. Другая дивизия бросила свою зенитную артиллерию под Ленинградом и вылезла на фронт, как на праздник. Когда один самолет противника появляется над нашим расположением, то поднимается паника, особенно в тылу... Нашу пехоту приучили, что авиация противника ее не будет бомбить. Мало нас били с воздуха, вот почему мы не знаем цену авиации...

Кирпонос напомнил о том, что командиры не привыкли заботиться о скрытности управления:

— Сколько у нас в мирное время говорят об этом, а пошли воевать — даже карта не закодирована. Все управление шло открытым текстом по телефону. Мне комдив Курочкин звонит: скажите, где у вас командный пункт? Пришлось просить разрешение сообщить об этом письменно, а не по телефону.

— Почему с рацией не вышло дело? — поинтересовался Сталин.

— Если часть ушла из пределов радиуса действия рации, то связь обрывается, — объяснил Кирпонос.

Кто-то в зале скептически заметил:

— Не верю я в рацию...

— Кабельная связь у меня в дивизии работала хорошо, — продолжал Кирпонос. — Хуже радиосвязь. Здесь говорят, что, во-первых, ее не любят, во-вторых, недостаточно занимаемся мы этим делом. Это правильно, не любят потому, что рацией плохо овладели, а этому надо учиться.

Когда на трибуне оказался бригадный комиссар Константин Хрисанович Муравьев, комиссар управления связи Красной армии, Сталин упрекнул его:

— Связь была везде плохой, все жалуются на фронтах на плохую связь.

Муравьев сделал недоуменное лицо:

— Первый раз слышу, товарищ Сталин, о том, что везде связь была плохой.

Сталин заметил:

— Ни одного участка не знаю, откуда бы не было жалоб на связь. Признают проволочную связь, радиосвязь не признают.

Муравьев стал объяснять:

— Я работаю с августа 1939 года в центре. Но на финском фронте был начальником связи 8-й армии.

— Чин хороший, а работа плохая...

Муравьев переложил ответственность на командиров, рассказал, что командиры частей и соединений вообще отказывались от радиостанций:

— 20-я танковая бригада, перейдя государственную границу, совершенно потеряла связь. Пришлось посылать специального командира с радиостанцией. Такое же положение было с 10-м танковым корпусом, который также пришлось разыскивать на дорогах и посылать специального командира с рацией. 18-я стрелковая дивизия бросила радиостанцию еще на своей территории и перешла государственную границу без радиосредств...

К финской войне в стране отнеслись не так, как к Польской кампании, которая вызвала подъем энтузиазма.

Степан Микоян вспоминает, как они с Тимуром Фрунзе ехали в трамвае, в вагон вошел пьяный рабочий и довольно громко произнес:

— Еще Финляндии им захотелось...

На него зашикали, а Тимур сказал Микояну-младшему:

— Сколько же у нас еще недовольных!

Финские солдаты защищали свою родину. Красноармейцы не очень хорошо понимали, во имя чего они воюют. Финнов не считали врагами. Многие думали, что война не нужна и люди гибнут напрасно.

Недостаток боевого духа пытались восполнить военной пропагандой невысокого качества. На финском фронте появился знаменитый литературный персонаж Василий Тёркин, образ далекий от того, который позже создаст Твардовский. Вот образец весьма сомнительной поэзии:

Белофинны на пригорке

Суетятся — ладят пушку.

Обошел их Вася Тёркин

И привычно взял на мушку. С толку сбил их сбоку выстрел —

Обалдели с перепугу.

Уничтожил Вася быстро

Оружейную обслугу.

Подбежал и, как игрушку,

Наш силач легко и скоро

Повернул на лыжах пушку

Дулом в сторону шюцкоров.

Их бандитские компаньи

Оказались под прицелом.

Грянул гром!.. От жаркой бани

Мало кто остался целым...

В реальности финские солдаты действовали умело и инициативно. Финны противопоставили превосходящим силам Красной армии действия хорошо подгототовленных мелких подразделений и одиночных бойцов. Сразу стала ясна разница между плохо обученным призывником и военным профессионалом. Красноармейцы были обучены действовать только по приказу, поэтому постоянно попадали под губительный огонь пулеметов.

Ворошилов докладывал Сталину:

«Пехота действует на фронте не как организованная сила, а болтается туда-сюда, как почти никем не управляемая масса, которая при первом раздавшемся выстреле разбегается в беспорядке по укрытиям и в лес».

Началось дезертирство, красноармейцы, попав под прицельный огонь, впадали в панику, бежали с поля боя, бросая оружие.

Комдив Павел Иванович Батов, командир 3-го стрелкового корпуса, рассказывал:

— Отдельные наши бойцы пользовались отсутствием требовательности, учета, контроля, самовольно уходили с поля боя.

Сталин забеспокоился:

— Чем это объясняется?

У Батова ответ был готов:

— Я считаю, что это объясняется тем, что мы не предъявляем к нашим бойцам и командирам должных требований и на сегодняшний день не