Другому китайцу, Петру Васильевичу Григоровскому, работавшему в Читинском оперсекторе УНКВД по Восточно-Сибирскому краю, из смертельных чекистских объятий вырваться не удалось. Его китайское имя неизвестно, а родился Григоровский в 1905 г. рядом с китайской границей — на прииске Казаново Нерчинского уезда Забайкальской области. Тогда много китайцев работали на рудниках Забайкалья, поэтому можно предполагать, что Пётр Григоровский происходил из семьи китайца-чернорабочего. О нём известно крайне мало: дата ареста — 3 июля 1937 г., формула обвинения — «измена родине», дата расстрельного приговора, заочно вынесенного Комиссией НКВД и Прокурора СССР — 2 сентября 1938 г. Григоровского казнили 23 сентября того же года, а реабилитировали в апреле 1959 г. решением военного трибунала ЗабВО[392].

Ещё один «русифицированный» китаец взял себе имя не иначе как из учебника физики и именовался солидно — Атом Атомович Кристал. В Советской России он оказался ещё в 1921-м, учился в Комуниверситете трудящихся Востока, в 1924–1927 гг. находился на партработе в Китае. Если обычно гоминдановцы левого крыла переходили к коммунистам, то в случае с Кристалом было иначе: по указанию ЦК КПК он вступил в Гоминьдан. С 1927 г. Атом снова учился и после окончания московской Военно-инженерной школы работал — до начала 1935-го — на прииске Шахтома в Восточной Сибири. В феврале 1935 г. Кристала тайно отправили в Западный Китай — на «спецработу». В 1937 г. Атом вернулся в СССР и маленькой такой молекулой осел в Иркутске. В 1946 г., будучи скромным заведующим столовой, 43-летний кристальный Кристал был принят в члены партии. Жизнь, можно сказать, удалась…

А вот судьба сотрудника Разведуправления РККА Ивана Гавриловича Тулумбаева, урождённого Ли Фун Цзяна, сложилась трагически. Родившийся в 1912 г. в китайской провинции Шаньдун, он в очень молодом возрасте попал в штаты советской военной разведки, но проработал недолго. После ареста в сентябре 1937 г. Тулумбаев был дежурно обвинён в шпионаже и 27 апреля 1938 г. расстрелян на территории бывшей дачи Г. Г. Ягоды под Москвой. Реабилитация к разведчику пришла поздно — только в 1992 г.

Ту Сяну также, похоже, повезло очень мало. Этот крестьянский сын прибыл в РСФСР в 1922 г. по вербовке на КВЖД. Потом оказался в Якутии и в 1931 г. был командирован Алданским райкомом ВКП(б) в Хабаровск на китайское отделение комвуза. Затем его перевели в китайскую Ленинскую школу во Владивостоке, где Ту Сян стал агентом одного очень важного учреждения: в 1933 г. Разведотделом штаба Особой Краснознамённой Дальне-Восточной армии его забросили на секретную работу в Китай.

Вернулся в СССР он в 1934-м и до августа 1936 г. учился (под фамилией Чжай Фу) в Институте по изучению национальных и колониальных проблем. Однако наша разведка от Ту Сяна отказалась, и в ноябре 1936 г. он был «откомандирован по месту жительства в связи с невозможностью использования на зарубежной работе». 19 декабря 1937 г. Комиссия партконтроля при ЦК ВКП(б) постановила считать его механически выбывшим из рядов компартии и отправила материалы о Ту Сяне в НКВД с целью проверки обстоятельств его приезда и командировки в Китай по линии военной разведки в 1933–1934 гг… Понятно, что это решение для 35-летнего отставного разведчика означало приговор…[393]

Подробности разведывательной работы многочисленных советских китайцев ещё предстоит раскопать исследователям наших спецслужб. Однако есть немало интересных сюжетов, связанных с китайцами на службе в советской контрразведке.

Среди тех, кто попал в аппарат ОГПУ-НКВД для борьбы с внутренним врагом, был Ши Чжэ, сын зажиточного крестьянина, добившийся нечастого в Китае среднего образования. Он работал сельским учителем, потом воевал в армии видного гоминдановца Фэн Юйсяна, захватившего в 1924 г. Пекин и пригласившего в войска советских военных специалистов. 20-летний Ши Чжэ в конце 1925 г. был послан в Советский Союз для получения высшего военного образования. Обучали его со товарищи сначала в Киеве, а осенью 1927 г. он прибыл в Москву, где получал неплохую 80-рублёвую стипендию и проходил подготовку в одном из военных училищ в Лефортове. Во время VI съезда компартии Китая, проходившего под Москвой, Ши Чжэ работал переводчиком. Разгром китайских коммунистов в ходе кровавой междоусобицы помешал ему вернуться на родину. У советских товарищей оказались свои соображения относительно его дальнейшей судьбы, так что молодой китаец, перекрещённый в Михаила Александровича Карского, в январе 1930 г. был из рядов Красной Армии переведён в ОГПУ.

Он выехал на службу в Сибирь, где почти семь лет проработал оперативником Особого отдела СибВО в Новосибирске. В конце 1936 г. Карский оказался в той группе особистов, которая влилась во вновь созданный отдел контрразведки УНКВД по Запсибкраю. За 1937–1938 гг. этот отдел (его максимальная численность до лета 1938 г. превышала 60 человек, не считая отделений в городах и уполномоченных в районах) перемолол по огромной тогда Новосибирской области многие тысячи арестантов, основная часть которых была расстреляна. Из представителей «враждебных национальностей» (немцев, поляков, китайцев, прибалтов) пресловутая тройка УНКВД обычно приговаривала к расстрелу более 90 процентов осуждённых. Китайцев в городах Сибири старались извести подчистую, нередко устраивая на них настоящие облавы. Многие из них очень плохо владели русским, и Карский, в частности, помогал допрашивать этих несчастных. Его участие зафиксировано во многих делах, например, в деле на 38 китайцев и корейцев, арестованных в Новосибирске и допрошенных в течение трёх дней — с 15 по 17 декабря 1937 г.

Обвинительное заключение составил оперуполномоченный 1-го отделения КРО УНКВД младший лейтенант госбезопасности Карский. По этому 35-страничному документу постановлением двух высших чиновников — наркома внутренних дел Ежова и прокурора Вышинского — 14 января 1938 г. 36 человек из 38 были приговорены к расстрелу. Среди осуждённых — студенты новосибирского института транспорта, мединститута, сельхозтехникума, банковский служащий, экономист мясокомбината. Но преобладали малограмотные или вовсе неграмотные работяги. Карский участвовал в арестах и обысках, допрашивал, а тем, кто не знал русского, зачитывал протоколы. В числе самых активных следователей, впрочем, не был. За правдоподобностью деталей «диверсионно-шпионской работы» чекисты не гнались: приписали схваченным азиатам поджоги авиазавода, обувной фабрики и кожзавода, а также сбор сведений о количестве самолётов, произведённых на новосибирском комбинате № 179, который на самом деле выпускал снаряды…[394]