стояли друг перед другом у Бостона. Предложение, внесенное едва ли не сразу после сбора делегатов, казалось, проистекало из логики событий: конгресс должен набрать регулярную армию. Следующие полтора месяца конгресс занимался преимущественно этим и в результате взял вопросы ведения войны в свои руки. Однако параллельно с присвоением генеральских званий, созывом войск и расходованием денег (которых у него не было) на нужды армии конгресс также взволнованно обсуждал, как наилучшим образом защитить права американцев.

Весной 1775 года лишь немногие делегаты отстаивали идею независимости, и из этих немногих вообще никто не выступал за ее немедленное провозглашение. Скорее они считали, что если попытка примирения с англичанами и провалится, предпринять ее стоит, хотя бы потому, что за мир выступает большинство американцев[555].

Джон Адамс выступал за отделение от Великобритании, хотя и говорил: «Я являюсь таким же сторонником мира, как и все мы…» Однако Адамс не очень рассчитывал на мирное решение, так как король, парламент, министры и население Британии, угнетая колонии, «уже много лет постепенно идут по пути морального разложения». Ясно, что «раковая опухоль [разложения властвующих] укоренилась настолько глубоко и пустила столь сильные метастазы, что ее можно удалить только скальпелем»[556].

Чтобы получить шансы на успех, политическая хирургия требовала поддержки народа, но народ Америки был разделен по этому вопросу, как и делегаты конгресса, где большинство было против столь решительных действий. Адамс сравнивал народ с «громоздкой, неповоротливой машиной»; им нельзя управлять, а можно только позволить идти своими путями, пока он сам в конце концов не поймет, как нужно защищать собственную свободу[557].

В любом случае, в мае ни Адамс, ни кто-либо иной не предлагал заявить о независимости. Адамс уверял коллег, что сношения с метрополией можно осуществлять через короля, а парламент должен быть отстранен от управления колониями. С ним не соглашался Джон Дикинсон, агитировавший за уступки. Он предлагал оплатить груз чая, уничтоженный в Бостоне, позволить парламенту регулировать торговлю колоний и составить еще одну петицию в адрес короля с требованием устранения несправедливостей[558].

Недели шли, а привести стороны к согласию удавалось с трудом. Конгресс санкционировал набор армии буквально за пару дней до сражения при Банкер-Хилле, и почти сразу же после этого Джордж Вашингтон отъехал из Филадельфии к войскам. Джон Дикинсон и сгруппировавшиеся вокруг него умеренные делегаты не возражали против создания армии, а также не пытались продвинуть на место Вашингтона, известного своим скептическим отношением к попыткам мира с Англией, кого-то из своих единомышленников. В начале июля им удалось убедить конгресс послать королю вторую петицию, так называемую «Петицию оливковой ветви», где короля просили найти способ прекратить конфликт. Джон Адамс был глубоко разочарован верноподданническим тоном петиции, но ему пришлось смириться с колебаниями в стане делегатов. Хотя неукротимый дух Адамса не ведал умиротворения, все же его успокаивал рост рядов сторонников твердой линии. Один из них, Томас Джефферсон, прибыл в Филадельфию как раз тогда, когда конгресс получил сведения о Банкер-Хилле. Кроме того, по мере поступления британских ответов на американские инициативы оставаться сторонником примирения с ней становилось все затруднительнее[559].

Джон Дикинсон чувствовал себя в еще более двусмысленном положении, чем остальные: он одновременно составлял вторую петицию королю и работал вместе с Джефферсоном над декларацией о причинах и необходимости создания армии. Джефферсон предложил первый, достаточно мягкий ее вариант, который Дикинсон, чувствуя себя после Банкер-Хилла обязанным доказать, что является горячим сторонником свобод, ужесточил. Декларация, обвинявшая парламент в «попытке жестоким и бесцеремонным образом подавить колонии силой, что вынудило конгресс прибегнуть к необходимости удовлетворить просьбу последних о вооруженной защите», была принята 6 июля. Два дня спустя конгресс согласился с отправкой второй петиции королю, а в конце месяца отверг инициативы Норта, так называемое Предложение о примирении[560].

Возможно, во всех этих летних декларациях и было что-то «причудливое», как охарактеризовал работу конгресса тот же Адамс. Конгресс колебался и не мог решиться на что-то определенное: он готовился к войне, но просил о мире; он декларировал свою решимость бороться за свободы американцев и одновременно подавал миролюбивые петиции; он выражал свою лояльность королю и в то же самое время обещал стереть с лица земли его армию[561].

Однако на деле ничего причудливого в эти летние жаркие дни не происходило. При Банкер-Хилле погибли люди, и всякий раз, когда погибал хотя бы один американец, исчезал и один сторонник умеренной линии. Эхо гибели ополченцев и страданий населения раздавалось далеко за пределами Новой Англии. По мере того как вести о битве доходили до центральных и южных колоний, тамошние ополченцы собирались в отряды и двигались к Бостону. Они покидали свои дома, и вместе с ними их покидал дух компромисса. Официальные лица метрополии совершили столько ошибок, что уничтожили на корню всю поддержку, которую им могли оказать умеренные.

После начала войны немногие министры кабинета Норта сохраняли умеренность. Слова Норта казались миролюбивыми, но для успокоения разгневанного короля их было совершенно недостаточно. Дартмут мог бы помочь Норту обуздать требовавшую крови партию войны, но Дартмуту почти никто не доверял, и осенью он оставил пост. Сменивший его лорд Джордж Джермен был явным сторонником твердой руки и мечтал поставить зарвавшихся американцев на место[562]. Вести о Конкорде и Лексингтоне уменьшили вероятность компромисса, а Банкер-Хилл сделал ответ англичан еще более жестким. В конце августа король выразил общее (и личное) негодование поведением американцев, заявив, что колонии находятся в состоянии «неприкрытого и явного мятежа». Два месяца спустя в своем обращении к парламенту он объяснил, что в Америке действуют «отчаянные заговорщики», ведущие повстанческую войну, «целью которой является создание независимой империи»[563].

После начала военных действий многие члены парламента, вне всякого сомнения, пришли к тому же выводу. Они последовали примеру министров, и, прежде чем закончился год, 22 декабря 1775 года парламент принял Запретительный акт, прекращавший всякую торговлю со стороны колоний. Данный статут сделал американские суда и их грузы мишенью для королевского флота; все корабли, торгующие с колониями, должны быть «конфискованы в пользу Его Величества, как если бы эти корабли и их грузы принадлежали нашим врагам, а экипажам должен быть вынесен приговор в любом адмиралтейском суде либо в других судах»[564].

Если бы король, его министры и парламент задались целью убедить американцев отделиться от империи, они бы не смогли предложить лучших законов, чем те, что стали приниматься начиная с апреля. Британская армия маршировала по колониям и убивала жителей в двух кровопролитных столкновениях; петицию