30 мая (10 июня). Шантильи. Граф и графиня Северные – в гостях у принца Конде. – Фонтаны. – Сады. – Аллеи. – Обед во дворце. – Золотую и серебряную посуду после каждого блюда прислуга выбрасывает в окно – под стенами дворца ров с водой, откуда тарелки и кувшины вылавливают сетями. – Фейерверки. – Охота с факелами на оленей. – Ужин на острове Любви. – Графиня Северная получает букет из рук прелестного ребенка – внука принца Конде, герцога Энгиенского.

В Париже говорили, что король принял русского царевича по-дружески, а принц Конде – по-королевски. Через пятнадцать лет Павел отплатит принцу Конде по-царски, приняв его с семейством и военным корпусом на русское содержание, а через восемнадцать лет, начавши сближение с Наполеоном, лишит его этого содержания. – Такова политическая жизнь. Право, лучше обедать и только обедать, и между тихих радостей пищеварения не чувствовать ни минут счастья, ни мгновений разрушения жизни: мир хижинам на островах любви…

Король Людовик XVI-й был, в отличие от Леопольда Тосканского, человек малосообщительный. Он любил тихий комфорт и охоту. Лишь только от него, через семь лет, потребуется показать свою королевскую власть, он использует ее так, что ее тотчас ограничат конституцией, а когда, еще через два года после этого, сделает первое в своей жизни решительное движение – бежит из революционного Парижа – то и сам поплатится головой, и свою блистательную жену подведет под топор гильотины. – О визите графа и графини Северных в Версаль Людовик XVI-й оставил потомству только несколько маловразумительных восклицаний, в том же духе, в каком они записаны в депешах князя Барятинского, да глубокомысленное замечание о том, что русский царевич лицом некрасив (Кобеко. С. 235 – со ссылкой на мемуары Людовика XVIII). Сообразно сему и Павел не откровенничал с королевским семейством так же, как с Леопольдом, хотя, надо полагать, в приватных беседах не мог не жаловаться на свою участь, как всегда жаловался, лишь только речь заходила о болезненных вопросах власти и повиновения. Однако об этих жалобах сохранился только один анекдот.

АНЕКДОТ ПРО ПУДЕЛЯ. «Однажды он невольно проговорился о бесчеловечной политике русской царицы. На вопрос короля, неужели в его свите нет ни одной персоны, преданной ему, царевич воскликнул: – Ах! Я бы очень досадовал, если бы в моей свите был даже пудель, верный мне, потому что мать моя велела бы его утопить тотчас после моего отъезда из Парижа!» (Из письма Марии Антуанетты – Иосифу II 16 (5 июля) 1782 // Мария Антуанетта. С. 102)

Конечно, Павел гипертрофировал свою участь: хотя сопровождающие его персоны и были подобраны, за исключением князя Куракина, Екатериной, именно лица из этой свиты – такие, как фрейлина Нелидова, капитан-лейтенант Плещеев или камер-юнкер Вадковский, – составят в следующие четырнадцать лет ближнее общество великого князя в Павловском и в Гатчине, а значит, почти все они пользовались его доверием – разумеется, в той мере, в какой можно быть доверенным лицом у нервного человека, способного непредсказуемо подозревать обман и предательство в поступках самых близких людей. После семейных катастроф, подобных происшедшей с Павлом в его первом браке, страх измены уже никогда не покидает человека, и чем больше он станет доверяться новым конфидентам, тем страшнее будут его предчувствия на их счет.

Однако даже если в свите Павла и были особы, от которых Екатерина ожидала детальных докладов о его благонамеренности, эти люди никогда не стали бы делать себе зла и сообщать императрице о чем-то таком, что могло бы посеять новые ее недовольства сыном, – рукописи доносов ведь не всегда горят, а Павла пока никто не лишал наследства, и случись ему получить власть, найдутся добрые люди, которые предоставят ему сегодняшний донос о нем. Да и, к слову сказать, русский подданный за границей, если у него есть деньги, – совсем другой русский, чем дома: тут он в гостях, тут ему все рады, тут никто не интригует против него, тут его жизнь протекает празднично и бездумно – он чувствует себя на воле и проникается духом безнаказанности.

«Не одни праздники останавливали на себе внимание высоких путешественников. Академии, музеи, библиотеки, благотворительные учреждения, больницы, ничто полезное и поучительное не было оставлено ими без осмотра и подробного и тщательного изучения. Ученые, писатели, художники были постоянно членами их общества. Бомарше читал в их присутствии свою „Свадьбу Фигаро“, еще не появившуюся в то время в печати. Описания пребывания их во Франции полны похвал их познаниям, находчивости и умению держать себя соответственно лицам и обстоятельствам . Граф Северный имел вид, что знает французский двор как свой собственный. В мастерских художников Грёза и Гудона он показал такие сведения в искусстве, которые могли делать его одобрение для них более ценным. В наших лицеях, академиях своими похвалами и вопросами он доказал, что он давно знал всех людей, просвещенность или добродетели которых делали честь их веку и их стране» (Из писем барона Гримма к Екатерине // Кобеко. С. 233–234).

7 (18) июня. Граф и графиня Северные выезжают из Парижа. «И все генерально говорят сими словами: – Как мы их любим и как горюем об их отъезде!» (Донесение кн. Барятинского в Петербург // Шумигорский 1892. С. 222). – «Признаюсь, что известия об их успехах превзошли мои ожидания» (Екатерина II – барону Гримму 9 июня 1782. – Сб. РИО. Т. 23. С. 241).

«Оставив 7 июня Париж, высокие путешественники через Орлеан, Тур и Анжер прибыли в Брест, где посвятили два дня на осмотр флота и морских учреждений первого портового города Франции . – Затем через Ренн, Амиен и Лилль граф и графиня Северные переехали в Австрийские Нидерланды . В Голландии граф и графиня Северные не преминули посетить Саардам. Они пожелали видеть те два элинга, на которых Петр Великий работал простым плотником, и дом, в котором он жил . В Лейдене Павел Петрович посетил университет. Обращаясь к встретившим его профессорам, он сказал, что им обязан тем, что, благодаря их трудам, многие из его соотечественников сделались способными служить с пользою своей родине. Присутствие князя Куракина, воспитывавшегося в Лейденском университете, придало особое значение этому отзыву» (Кобеко. С. 237–239).

29 июня (10 июля). Брюссель. Нельзя исключать, что в этот день – день святых апостолов Петра и Павла – граф и графиня Северные хотели бы отслужить заупокойную панихиду по императору Петру Третьему, отрешенному от престола ровно 20 лет назад. Может быть, в этот день вспоминали, что скоро в Петербурге откроют памятник Петру Первому – возле здания Сената: Петр на коне, с простертой вдаль рукой (работа Фальконе), на постаменте надпись: Петру Первому – Екатерина Вторая. Наверное, также само пребывание в краях, где 85 лет назад работал простым плотником Петр Первый, навевало бессознательное желание думать о сопряжении далековатых по хронологической оси, но смежных в памяти происшествий. Может быть, это желание невольно передалось обществу, в котором граф и графиня Северные проводили вечер того дня, и посему разговор зашел о призраках, привидениях и прочих таинственных персонах.

«Каждый рассказывал свою историю. Один великий князь не произносил ни слова.