— Почему же? Лучший. Признавал это и при его жизни. Говорить о превосходстве Атоса имеют удовольствие все, кому посчастливилось не скрещивать свой клинок с его клинком. Те же, кто скрестил, возразить уже не смогут.

Мазарини устало посмотрел на д'Артаньяна и направился к карете.

— В таком случае можете взять с собой любого из двух уцелевших во время ваших дуэлянтских игрищ друзей-мушкетеров.

— Это тоже невозможно, ваша светлость. Недавно шевалье д'Эрбле Арамиц, если вы имеете в виду именно его; известный так же, как мушкетер роты серых мушкетеров Арамис, — осуществил мечту своей юности: вернулся в лоно церкви. Теперь он — боголюбивый аббат д'Эрбле.

— Ну?! Страсти господни! Вот уже не подумал бы…

— А между тем прихожане находят его идеальным слугой Божьим.

— Ах, да-да, припоминаю, — остановился Мазарини, не дойдя нескольких шагов до кареты. — Аббат д'Эрбле. Так, оказывается, это и есть тот самый Арамис?

— Другого Франция попросту не знает.

— Вот почему его посвящение в сан вызвало бурные протесты со стороны некоторых пастырей нашей церкви. Они выражали такое яростное неприятие его в качестве будущего слуги Господня, что появилось опасение, как бы наши служители культа не взбунтовались. Во всяком случае, была опасность, что некоторые из епископов обратятся с жалобой к самому папе и даже к коллегии кардиналов. Слишком уж этот человек казался им далеким от дел Христовых.

— Теперь они могут убедиться, как глубоко и не по-пастырски заблуждались.

Мазарини деликатно промолчал; у него на сей счет было другое мнение.

— Третий тоже пал жертвой церкви? — поинтересовался он, решив, что с Арамисом уже все ясно.

— Что же касается Портоса, то сейчас шевалье Исаак де Порто — таково настоящее имя этого бравого мушкетера — любуется видом цветочных клумб, выпестованных им в родовом имении, кажется, где-то неподалеку от Руана.

— Тот самый, неукротимый Портос? Любуется цветочками? Непостижимо!

— Поэтому, с вашего позволения, нелегкий путь до Варшавы со мной разделит мой юный друг виконт де Морель, — вежливо указал он шляпой на опешившего от такой всемилостивейшей доброты гасконца.

— Я? Вы избрали меня? — пробубнил виконт, совершенно забыв об элементарном приличии и сдержанности.

— Если в излюбленном месте варшавских повес вы желаете оставить тело именно этого юноши, — бросил Мазарини, даже не взглянув в сторону де Мореля, — то я не возражаю. Еще двоих спутников подберете без моего ведома. Сообщите о них секретарю. Он знает, как поступать в таких случаях.

— Но они уже перед вами. Этот гвардейский лейтенант и его солдат.

— Да? Лейтенант мушкетеров берет себе в спутники гвардейского офицера? Что-то неслыханное. Очевидно, Франция и ее королевский двор действительно приходят в упадок, как в этом пытаются убедить нас парижские газетчики. Однако вы не против, лейтенант гвардии?

— Лейтенант Морсмери, — поспешил представиться гвардеец. — Как прикажете, ваше высокопреосвященство, — вытянулся тот в струнку.

— Приказываю, — все так же устало махнул рукой Мазарини. — С этой минуты подчиняетесь лейтенанту первой роты мушкетеров господину д'Артаньяну.

— Вы, как всегда, удивительно добры, монсеньер, — отвесил легкий реверанс своей широкополой шляпой д'Артаньян.

Мазарини подошел к карете. Слуга открыл дверцу и помог ему сесть. Но прежде чем дверца закрылась, кардинал высунулся и присмотрелся к приблизившемуся де Морелю.

— Позвольте, так это вы и есть виконт де Морель?

— Так точно, ваше высокопреосвященство.

— Сын погибшего при осаде Ла-Рошели капитана де Мореля?

— Вы правы, ваша светлость. Капитан Жорж де Морель был моим отцом.

— Я хорошо знал его. Очень хорошо, — задумчиво произнес кардинал, вспоминая о чем-то своем, только ему ведомом. — Но, позвольте, насколько мне помнится, по настоянию вашего умирающего от ран отца вы, тогда еще совсем юным, были зачислены в его роту.

— В-вы правы, — почти пролепетал де Морель, стараясь не встречаться взглядом со своими спутниками.

— И зачислили вас тогда сержантом Пьемонтского пехотного полка. Ну, конечно же, сержантом Пьемонтского! Как оказалось…

Договорить Мазарини не успел. Он был потрясен смехом, которым вдруг разразились оба офицера и рядовой. Побагровев, он удивленно посмотрел сначала на лица лейтенантов, которые мгновенно сумели сдержать себя и приняли вид смиренной исполнительности, потом — на застывшего с поникшей головой виконта.

— Что происходит? Я что, неверно назвал полк?

— Как раз наоборот, — успокоил его д’Артаньян. — Очень правильно. И, словно на плацу, доложил: — Перед вами и есть тот самый сержант Пьемонтского пехотного полка виконт де Морель. Пардон, теперь уже бывший сержант.

— Так ничего и не поняв, кардинал прикрикнул:

— Если узнаю, что во время поездки вы затеяли хотя бы одну дуэль — все четверо окажетесь в казематах крепости! Все четверо! Вы поняли меня? Трогай, трогай! — раздраженно приказал он кучеру.

— И все же вы непомерно добры к нам, ваше высокопреосвященство! — успел крикнуть вслед уходящей карете д'Артаньян.

— Как понять ваше намерение взять меня в спутники, граф? — сразу же поинтересовался де Морель. — Как примирение?

— Как заговор.

— Конкретнее?

— Да не огорчайтесь вы так, виконт. Даю слово: если после очередной дуэли меня разжалуют, я сам попрошусь в сержанты Пьемонтского пехотного полка. Исключительно из-за уважения к храбрости вашего отца, которого, к сожалению, не имел чести знать. И не стану скрывать при этом, что в свое время снизошел до лейтенанта мушкетеров.

— Прошу прощения, господин полковник, за то, что, пригласив сюда, в ставку, отнял у вас столь много времени. Я понимаю, вам куда приятнее было бы провести его в? Париже. Или в Кале. Отбываете вы, насколько мне известно, именно оттуда.

— Только понимание того, как сильно вы заняты армией и войной, не позволило мне самому просить вас об этой встрече. Думаю, сейчас, когда стол, за которым сидим, уже не является столом переговоров, мы сможем намного больше поведать друг другу. Кроме того, я со своими полковниками успел осмотреть некоторые позиции ваших войск, ознакомиться с артиллерией и новейшими скорострельными ружьями, которыми вооружены ныне испанцы.

— Они неплохо вооружены, вы это верно подметили. Но оружие — это еще не все.

— Важны дух и цели, — согласился Хмельницкий. — Была бы возможность, мы пошли бы в наступление вместе с вашими драгунами или мушкетерами. Если только вам будет угодно.

— Рисковать послами? Ни при каких обстоятельствах. Для нас важно, чтобы вы вернулись сюда с казаками.