Дэвин кивнул с благодарностью, осторожно глотая кав из дымящейся кружки.

— А как насчет второй проблемы, о которой ты упоминал? — осторожно спросил он, бросив взгляд на Эрлейна.

— Все уладилось, — быстро ответил принц. Его веселье было неестественно ярким и хрупким, как лучинка. — Эрлейну придется поехать со мной. Мы установили, что я не должен отпускать его слишком далеко от себя, иначе я не смогу его вызвать. А если это так, то ему просто придется ехать туда, куда еду я. На запад. Кажется, мы действительно связаны друг с другом, не так ли? — Он улыбнулся чародею, сверкнув зубами.

Эрлейн не снизошел до ответа; он продолжал пить свой напиток, без всякого выражения глядя в огонь.

— Почему ты поднялся так рано? — спросил его Дэвин, помолчав.

Эрлейн кисло поморщился.

— Рабство мешает мне отдыхать, — пробормотал он в кружку.

Дэвин предпочел проигнорировать этот ответ. Иногда ему действительно было жаль чародея, но не тогда, когда Эрлейн напоказ жалел самого себя.

Одна мысль поразила Дэвина. Он повернулся к Алессану.

— И он тоже едет с вами на утреннюю встречу?

— Наверное, — ответил Алессан с притворной небрежностью. — Маленькая награда за его верность и долгую поездку верхом после этой встречи. Очень надеюсь, что удастся ехать без остановок. — Его тон был поистине странным: слишком демонстративно небрежным, словно отрицающим саму возможность напряженности.

— Понятно, — произнес Дэвин как можно более нейтральным тоном. Потом отвернулся к очагу и стал упорно смотреть на огонь.

Воцарилось молчание. Так как оно затянулось, Дэвин обернулся и увидел, что Алессан смотрит на него.

— Хочешь поехать с нами? — спросил принц.

Хочет ли он поехать? В течение полугода, с того момента, когда Дэвин и Сандре присоединились к остальным, Алессан повторял им, что все, чего они хотят добиться, будет зависеть от встречи в этих южных горах в первый день Поста.

Хочет ли он поехать?

Дэвин закашлялся, пролив кав на каменный пол.

— Ну, — ответил он, — конечно, если я не помешаю. Только если ты считаешь, что я могу пригодиться, если я могу…

Его голос замер, потому что Алессан смеялся.

Даже Эрлейн вышел из своего мрачного настроения и слабо, нехотя фыркнул. Они с Алессаном переглянулись.

— Ты страшный лжец, — сказал Дэвину чародей.

— Он прав, — поддержал его Алессан, продолжая смеяться. — Но все равно. Я не думаю, что ты и правда можешь пригодиться, — я ничего такого не собираюсь делать. Но уверен, что вреда от тебя не будет, а вы с Эрлейном сможете развлекать друг друга. Это будет долгая дорога.

— Куда? На встречу? — изумленно спросил Дэвин.

Алессан покачал головой.

— Туда всего часа два-три езды, в зависимости от состояния перевала с утра. Нет, Дэвин, я приглашаю тебя поехать со мной на запад. — Его голос дрогнул. — Домой.

— Голубок! — закричал лысеющий, широкоплечий человек, хотя они были еще далеко. Он сидел в массивном дубовом кресле, прочно установленном на середине перевала Брачио. На нижних склонах цвели ранние весенние цветы, но так высоко в горах их было не слишком много. По обе стороны от тропы нагромождение скал и камней уступило место лесу. Выше и южнее были лишь скалы и снег.

К дубовому креслу были привязаны шесты для носильщиков, и шесть мужчин в винно-красных ливреях стояли сзади. Дэвин думал, что это слуги, но, подъехав ближе, увидел их вооружение и понял, что ошибся: это были солдаты и стража.

— Голубок, — громко повторил мужчина в кресле. — Ты возвысился в этом мире! На этот раз ты прибыл со спутниками!

Дэвин был совершенно сбит с толку, когда понял, что это детское прозвище, произнесенное хриплым, далеко разносящимся голосом, относится к Алессану.

А у того на лице вдруг появилось самое странное выражение. Однако он ничего не отвечал, пока они не подъехали к семерым мужчинам на перевале. Алессан спешился, Дэвин и Эрлейн сделали то же самое. Человек в кресле не встал, чтобы поздороваться с ними, но его маленькие блестящие глазки следили за каждым движением Алессана. Невероятно большие руки неподвижно лежали на резных подлокотниках кресла. На пальцах сверкало по крайней мере шесть колец, утреннее солнце высекало из них искры. На морщинистом, обветренном лице выделялся крючковатый, много раз перебитый нос и два ужасных шрама. Один шрам остался от старой раны и белой полосой пересекал его правую щеку. Второй, гораздо более свежий, красным рубцом тянулся поперек лба до седеющих, поредевших волос над левым ухом.

— Спутники для поездки, — мягко ответил Алессан. — Я не был уверен, что ты придешь. Они оба поют. И могли бы утешить меня на обратном пути. Молодой — это Дэвин, а второй — Эрлейн. Ты чудовищно растолстел за год.

— А почему бы мне не растолстеть? — восторженно взревел его собеседник.

— И как ты посмел усомниться, что я приду? Разве я когда-нибудь тебя подводил? — Он шумел до невозможности, но Дэвин видел, что маленькие глазки остаются настороженными и очень внимательными.

— Никогда, — спокойно согласился Алессан. Его возбуждение исчезло и сменилось почти противоестественным спокойствием. — Но положение дел изменилось за эти два года. Я тебе больше не нужен. После прошлого лета.

— Не нужен! — вскричал великан. — Голубок, разумеется, ты мне нужен! Ты — моя юность, мое воспоминание о том, чем я был. И мой счастливый талисман в бою.

— Но больше боя не будет, — тихо сказал Алессан. — Ты позволишь мне высказать мои скромные поздравления?

— Нет! — проворчал тот. — Не позволю. Не желаю слышать от тебя никакого придворного мяуканья. Я желаю, чтобы ты подошел сюда, и обнял меня, и оставил эти идиотские колебания! Кто мы такие, чтобы болтать вот так? Мы, двое!

И с этими словами он яростным толчком обеих мускулистых рук поднял свое тело с кресла. Огромное дубовое кресло качнулось назад. Трое из стражей в ливрее бросились вперед, чтобы подхватить его.

Великан сделал два неуклюжих, качающихся шага вперед, а Алессан бросился ему навстречу. И в этот момент Дэвин внезапно понял — словно за шиворот ему выплеснули ведро ледяной воды, — кто этот искалеченный, покрытый шрамами человек.

— Медведь! — сказал Алессан, и смех застрял у него в горле. Он крепко обнял старого великана. — Ох, Мариус, я и правда не знал, придешь ли ты.

Мариус.

Ошеломленный не только высотой гор и бессонной ночью, Дэвин увидел, как самозваный король Квилеи — искалеченный человек, который голыми руками убил семерых вооруженных соискателей в священной роще, — поднял принца Тиганы, оторвал от земли и звонко расцеловал в обе щеки. Потом поставил раскрасневшегося Алессана на тропу и отодвинул от себя на длину руки, чтобы получше рассмотреть.