Тринадцатого ноября Сталин подписал постановление Секретариата ЦК, в котором, в частности, говорилось о реорганизации Секретного отдела ЦК и подчинении его непосредственно Сталину (в его отсутствие — Кагановичу). Таким образом, генеральный секретарь фактически создавал свою спецслужбу.

Но Сталин пока сам контролировал свои кадры и мог надеяться, что за десять лет он успеет подобрать новых соратников.

Подводя итоги 1931 года, Молотов на сессии ЦИК в декабре предупреждал о «растущей опасности военной интервенции против СССР».

Приходилось увеличивать военный бюджет в 2,5 раза по сравнению с 1931 годом, туже затягивать пояса. Те, кому следовало, должны были понять: СССР знает о ваших коварных планах и готов к бою. Как говорилось в новом документе ИНО, в начале 1932 года доставленном в Кремль: «Через 10 лет — когда второй пятилетний план будет близок к завершению, военная мощь Союза, подкрепленная обширностью территории, обилием населения и природными богатствами, превратится в необычайную силу». Эта записка была составлена японским военным атташе подполковником Юкио Касахарой.

Войны, которой Сталин опасался больше всего, в 1932 году не случится, но будут голодные бунты и застрелится его жена.

Происходили и другие важные события. В апреле 1932 года комсомольский журнал «Молодая гвардия» стал печатать повесть 27-летнего Николая Островского «Как закалялась сталь», ставшую евангелием Нового времени. Поколение, о котором говорил японский разведчик, уже обретало голос.

Участник Гражданской войны, парализованный и медленно умирающий человек вдруг встал в строй непобедимым бойцом. «Какое торжество духа!» — сказал о повести Горький.

Одна фраза из повести стала на десятилетия главной в школьной программе по литературе: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не жег позор за бесцельно прожитое прошлое, чтобы, умирая, я мог сказать: „Все силы были отданы самому светлому — борьбе за освобождение человечества“».

Но одновременно с новым героем в апреле 1932 года на борьбу поднимались и другие фигуры. Из-за неурожая начался продовольственный кризис. 23 марта Политбюро отменило гарантированную выдачу хлеба по карточкам для 20 миллионов рабочих, входивших в так называемый «второй» и «третий» списки, то есть не являющихся ударниками.

Голод ударил и по деревне. Крестьяне стали выходить из колхозов, оказывали сопротивление вывозу зерна в счет хлебозаготовок, грабили зерновые склады и элеваторы. Волнения перекинулись на города. Наиболее сильные бунты произошли в городах Ивановской области. Забастовали рабочие текстильной фабрики им. Ногина в Вичуге, к ним присоединились все фабрики города. 10 апреля многотысячная толпа разгромила здание милиции, захватила здания ГПУ и райкома партии. Один рабочий был убит, один ранен, десятки милиционеров получили ранения разной степени тяжести.

Двенадцатого апреля в Вичугу приехал Каганович. Были проведены аресты, срочно завезено продовольствие. В трех городах было сменено руководство.

Кремль должен был быстро реагировать на явные симптомы начинающегося политического кризиса. Романтика революции мало чем могла помочь.

Поданным доклада Ягоды Сталину от 16 октября 1931 года, в 1930 году было выселено 77795 семей кулаков, а в 1931 году — 162962 семьи (всего 1158986 человек, среди них 454916 детей). Сельскохозяйственное производство лишилось самых дееспособных работников.

Засуха и волевое изменение агротехники (резкое сокращение паров ради увеличения пахотных площадей) усугубляли кризис.

Надо было круто поворачивать руль. И тогда вспомнили опыт НЭПа, были снижены планы хлебосдачи, разрешено колхозникам торговать излишками. Образы «нового Кронштадта» и «новой антоновщины» заставили Сталина смягчить свое железное сердце.

Часто в публикациях украинских историков голод 1932–1933 годов подается как «искусственный», созданный для подавления национального сопротивления на Кубани, Украине и в немецких районах Поволжья. Это далеко от истины.

Шестого мая 1932 года постановлением ЦК и ЦКК был снижен план хлебозаготовок на 30 процентов, снижались планы заготовок и других видов продукции.

Советское руководство оптимистично оценивало перспективы частного рынка в снабжении городов продовольствием.

Возможно, так бы и произошло, но, как показывают открывшиеся данные, руководство оперировало значительно завышенными цифрами урожая, имея отправной базой так называемый биологический (несобранный) урожай, который отличается от реального на 20–40 процентов в зависимости от погодных условий.

Приведем следующие данные.

«Украинский ученый И. И. Слынько опубликовал хранившиеся в архивах оценки валового урожая зерна на Украине в 1931 году 14 миллионов тонн — намного ниже официальных 18,3 миллиона тонн; погодные условия тем летом, добавляет он, снизили итоговый сбор зерна еще на 30–40 процентов. В статье 1958 года о голоде украинский ученый-эмигрант Всеволод Голубничий писал, что, по официальным данным, около 30 процентов урожая зерновых на Украине в 1931 году и до 40 процентов урожая в 1932 году были потеряны во время уборки»223.

Другие исследователи приводят свидетельства катастрофически низких урожаев: в некоторых случаях меньше трех центнеров с гектара во многих украинских и кубанских колхозах.

Голод охватил не только территории с украинским и немецким населением. Голодало население Казахстана, Сибири, поволжских областей и даже северные Архангельск и Вологда. Статистические данные об урожае и географически широкое распространение трагедии опровергают предложения об искусственных причинах голода.

Засуха, неурожай, порочные методы учета и лживая статистика — все это сыграло свою роль. Но было еще одно обстоятельство, о котором нельзя было говорить населению.

Советское правительство должно было сделать страшный выбор: либо отказаться от внешнеэкономических договоров о поставках зерна, либо помочь голодающим людям.

Кремль зондировал первую возможность, но натолкнулся на непонимание.

Так, в конце 1931 года торговый советник посольства Великобритании в СССР достаточно ясно высказал точку зрения своего правительства: «Невыполнение своих обязательств непременно вызовет катастрофические последствия. Не только будет отказано в дальнейших кредитах, но и весь будущий экспорт, все заходы советских кораблей в иностранные порты, вся советская собственность, уже находящаяся за границей, — все это может быть подвергнуто конфискации для покрытия задолженностей. Признание финансовой несостоятельности поставит под угрозу исполнение всех надежд, связанных с пятилетним планом, и даже может создать опасность для существования самого правительства». Подобную же позицию заняла и Германия. Канцлер Брюнинг говорил в начале 1932 года английскому дипломату в Берлине: «Если Советы не расплатятся по счетам в той или иной форме, их кредит будет уничтожен навсегда»224.

В октябре 1932 года Великобритания разорвет торговое соглашение с СССР, а в апреле 1933 года объявит эмбарго на ввоз советских товаров на свою территорию.